Любой, заглянув в комнату, подумал бы, что она наказана, потому что это было солнечное весеннее утро и все остальные дети играли в саду. Но хотя звуки их голосов долетали через открытое окно, у Адель не было желания быть с ними. Она была более чем рада получить еще один урок от своего учителя.
— Уже больше месяца, сэр, — ответила она.
— Ты счастлива здесь?
Ее слегка поразил этот вопрос. У взрослых не было привычки спрашивать ее о таких вещах.
— Да, сэр, — сказала она радостно.
Мистер Мэйкпис облокотился о подоконник, и аромат табака из его трубки заглушил запах свежескошенной травы, который только что доносился через окно. На нем сегодня была белая рубашка с открытым воротом и серые фланелевые брюки, и хотя он не выглядел таким внушительным, каким казался в темном костюме, зато казался более доступным.
— Только «да»! Ты не объяснишь, отчего ты здесь счастлива, или есть какие-то «но»? — спросил он с насмешкой.
Адель нахмурилась в недоумении, и от этого он рассмеялся.
— Ну, ты могла сказать: «Да, я здесь счастлива, но я все еще ненавижу географию», — сказал он, махнув на нее своей трубкой.
— Но я уже ее не ненавижу, — сказала она быстро. — С тех пор, как вы начали учить меня.
— Означает ли это, что ты счастлива здесь из-за меня?
Адель знала, что это так, она обожала его и жила ради этих уроков, которые он давал специально для нее. Но ей не хотелось признаваться в этом: с раннего детства она усвоила, что более безопасно не проявлять свои подлинные чувства.
— Из-за всего, — уклончиво сказала она. — Мне нравится дом, другие дети, сад.
— А я? — прервал он.
— Да, — сказала она робко. — И вы.
— Это хорошо, — произнес мистер Мэйкпис, вставая со стула и подходя к ней. — Потому что ты с каждым днем становишься для меня все более особенной, — сказал он и поцеловал ее в макушку.
Адель захлестнула волна чистой радости. Она обожала его почти с первого момента их встречи, ловила каждое его слово и была грустной в те дни, когда он уезжал из дому. Но она никогда не ожидала, что он будет чувствовать нечто подобное к ней. Она была некрасивой и скучной девочкой, обреченной на то, чтобы стоять в стороне.
— Тебе приятно, что ты для меня особенная? — спросил он, опускаясь на колени перед ее стулом и обнимая ее.
Его голос был низким и нежным. Запах его лавандового масла для волос, табака из его трубки и пальцы, нежно ласкавшие ее бок, чуть не свели ее с ума.
— Да, — прошептала она. — Потому что вы тоже для меня особенный.
