БУКЕТ ОППОРТУНИСТИЧЕСКОЙ КРИТИКИ
За последнее время вопрос о псевдокрестьянских писателях, и в особенности о кулацких писателях, уже много дебатировался. Но все же приходится констатировать, что и на сегодняшний день понимание классовой расстановки сил в крестьянской литературе частью критики и читателей недостаточно четко воспринято. Классовая, политическая сторона вопроса сплошь да рядом замазывается.
В то время как рабочий класс б союзе с основными массами крестьянства ведет последнее наступление на капиталистическую часть деревни, на кулачество, уничтожая — через успешную коллективизацию — его как класса; в то время как происходит титаническая по своему размаху реконструкция сельского хозяйства; в то время как на основе этой реконструкции, на основе коллективизации имеет место колоссальный сдвиг крестьянского сознания с оси его мелкобуржуазной сущности; в то время как всей этой гигантской созидательной работе противопоставлена враждебная, контрреволюционная деятельность кулачества — на литературно-критическом, школьном и библиотечном фронтах еще царит пейзанская идиллия, царит «чоховый» подход к явлениям крестьянской литературы. Здесь мы имеем налицо со стороны группы наших критиков проявление явно правой тенденции, которая четко формулирована т. Сталиным по линии общеполитической в отношении «крестьянской» концепции т. Бухарина; «Беднота как опора рабочего класса, середняк как союзник, и кулак как классовый враг, — таково наше отношение к этим социальным группировкам. Все это понятно и общеизвестно. Однако т. Бухарин смотрит на это дело несколько иначе. При характеристике крестьянства у него выпадает факт диференциации, исчезает куда-то наличие социальных группировок и остается лишь серое пятно, называемое деревней».
С 1927 г. кулак переходит в контрнаступление. Закончился период восстановительный, начался реконструктивный. Кулак предчувствует свою гибель. До 1927 г. кулак еще дает хлеб самотеком. С 1927 г. — он укрывает хлеб. Далее— переход кулачества к прямым террористическим выступлениям. Классовая борьба в деревне ширится и растет. Сейчас она развернута предельно.
Естественно, что этот процесс сопровождается процессом усиления в литературе кулацких и псевдокрестьянских тенденций. Это вполне закономерно. Было бы странно, если бы этого не было. Важно, чтобы это явление встретило хорошо вооруженный боевой фронт хотя бы марксистской критической мысли. Но— увы! — как мы убедимся в этом из последующего, это далеко не так. Если вести родословную от дискуссии о Есенине, то нужно констатировать, что именно с тех пор был выдан критиками, «делавшими погоду» того времени, во главе с Воронским, Троцким и Полонским, мандат на представительство от крестьянской литературы псевдокрестьянским, кулацким писателям— всяческим и разных масштабов Есениным, Клюевым, Клычковым, Орешиным, Радимовым и пр. Как выдавался этот мандат? По барскому признаку «мне нравится» или «не нравится», «талантливо», «прекрасно», одним словом, по признаку эмоционально лирическому, лишенному всякого намека на классовую оценку. Товарищи, выступавшие с анализом классового генезиса, требовавшие оценки, соответствующей эпохе диктатуры пролетариата, рассматривались группой «избранных» как узколобые педанты. Нестеровские березки, «широкая русская душа» заслоняли, сколь это ни странно, от критиков-коммунистов классовую сущность литературного явления.
