Ярким примером такой тенденции являются поэмы П. Орешина (книга «Родник» 1927 г.).
Поглядишь на названия— и доверчиво умилишься солидному запасу революционности: «Вера Засулич», «Селькор Цыганок», «Деревенская ячейка» и т. п.
И устремляется современный малоквалифицированный читатель, очень падкий на поэтическое оформление революции, в дебри орешинских рифмованных строчек, и…
Принцип Орешина прост. Ведь неплохо жила столь любимая им Русь. А на Руси исстари велось, что знаменательные события выливались, с одной стороны, в былины, с другой— в исторические песни. И прославлены таким старорусским надежным образом «и взятие Казани и Астрахани плен», возвеличен «царь-батюшка» Иоанн Васильевич Грозный. Орешину невдомек (вернее — очень вдомек), что пресловутая «народная» поэзия отнюдь не является плодом творчества «народа» в целом, а исходит от определенных социальных групп и отражает последние как по форме, так и по содержанию, и что в частности историческая песня, в плане которой сделана «Вера Засулич», корнями в основном восходит к царю, боярству и его клевретам. Орешин же с хитростью русского «божьего человека» желает повернуть историю вспять и средневековым, феодальным ладом воспеть революцию. Трудная задача превращать С.С.С.Р. в Р.У.С.Ь.
Все мы помним по старой школьной зубрежке князя Владимира— «Владимира Красное Солнышко», — а вот из Веры Засулич можно сделать «Свет-зарю Веру Ивановну», из книжки Орешина узнаем впервые, а заодно уж и героическая фигура Нечаева превращается в «Свет-Сереженьку Нечаева», революционеры — в «витязей».
Прочтя нижеприведенные строки, легко можно убедиться в том, что сама форма может быть активно реакционной, поскольку она ведет читательский мозг к ассоциациям классово-чуждым, враждебным:
«Я сложу погудку звучную.
Воспою отвагу женскую.
Как в былые годы старые
Свет-заря Вера Ивановна
На Руси из женщин первая
Прогремела грозным выстрелом…»
— и т. д.
Вы слышите, как поет баян-дружинник Орешин славу княгине Вере Ивановне…Засулич?
А для возвеличения революционных дел (это конечно ошибка: на самом деле — ратных дел) будут устроены ни дать, ни взять поминальные трапезы:
«Ах, не нам забыть товарищей.
Славных витязей-соратников!
На большом, на славном гульбище
Возвеличим их былинами,
Звоном наших струн яровчатых…»
Если Вера Засулич беспокоится о судьбе Нечаева, то это немедленно превращается в готовый сусальный штамп — «Не идет, не едет суженый».
Напряженная подпольная работа молниеносно трансформируется и наряжается в сермягу христорадной «работушки» (завороженное старой Русью ухо Орешина конечно не улавливает разницы между «работой» и «работушкой»; ему, естественно, покровительственно медлительная «работушка» ближе). Веру Засулич «не любовь свела с кудрявичем» (это Нечаев-то), который упорно фонетически ассоциируется в контексте всей вещи с «царевичем», а
