– Да, штурм. Трудно представить, что выведут массу людей на лед… на открытое ледовое поле… под сильнейший артогонь… Но ведь они не считаются ни с какими потерями… Каковы ваши прогнозы, Александр Николаевич?
Козловский встал, подошел к окну. Там сыпался с серого неба негустой и как бы ленивый снег. Вернулся к столу, на котором была расстелена оперативная карта. Сухо сказал:
– Вы сами, Евгений Николаевич, ответили на свой вопрос. Большевики с потерями в живой силе не считаются. Мы, конечно, отобьем атаки. Первую, вторую… десятую… Но, как бы ни был силен наш огонь, проломить весь лед вокруг Котлина, – Козловский обвел рукой очертание острова на карте, – мы не сможем. А они не остановятся, будут бросать на лед цепь за цепью. – Помолчал, постучал пальцем по карте. – У нас мало активных штыков. Не безграничен запас снарядов. А что будем, извините, жрать? Вы ежедневно совещаетесь с Петриченко – потребуйте немедленного обращения к Финляндии за продовольственной помощью.
– У нас был разговор об этом. В ревкоме нет согласия. Там не одни только умники.
– Да-да. Умников вообще на свете немного. Евгений Николаевич, а что в Европе? Понимают они смысл нашего восстания?
– Думаю, что понимают, – сказал Соловьянов. Невысокий, рано лысеющий в свои сорок лет, он тоже поднялся, расправил под ремнем гимнастерку. – Сведений немного. Радиопередачи из Парижа наши радисты не понимают, не знают языка. Но я дважды слушал, сидел с наушниками. Слышимость плохая, трески, затухания, но вот что я все же ухватил. Большую активность проявляет Врангель. Предлагает перебросить в Кронштадт свою армию – ну, части, находящиеся в Галиполи и…
– Кому предлагает?
– Правительству Франции. Переброску войск предполагает на кораблях французской эскадры, либо бывших кораблях нашего Черноморского флота, стоящих в Бизерте.
– Интересная идея. И что же правительство Франции?
– Выжидает. Выясняет вашу личность, Александр Николаевич. Женераль Козлёвски переполняет эфир.
Козловский поморщился:
– Вольнó же им прислушиваться к вранью большевиков. Неужели не способны понять, что в меня только потому ткнули пальцем, что я тут единственный генерал? Ублюдки! – Козловский снова закурил, нервно чиркая спичками. – Я не им согласился служить – не смутьянам, примчавшимся из эмиграции захватить власть… не уголовникам, выпущенным в феврале из тюрем… Служить несчастной истерзанной России я согласился…
– Александр Николаевич, присядьте, успокойтесь, прошу вас. – Соловьянов впервые видел обычно сдержанного начальника артиллерии таким возбужденным. – Я полностью разделяю ваше негодование. Мы с вами оказались в таком положении, в таком тяжелом, неопределенном…
