У Федора Редкозубова кровоподтеки почти сошли с лица. За столом, за выпивкой, он выразил опасения – выдачу продуктов опять сократили, а в Питере неспокойно, а тут в артмастерской разговоры пошли, будто советская власть скоро кончится, к весне падет.
– Не кончится она, – высказал Терентий свое мнение. – Вот только надо перевыборы сделать. Чтоб народно… народовластие, – не сразу выговорил трудное слово, – а не власть одной только партии…
– Да ты сам кто? В какой партии состоишь?
– Ну, состою, – неохотно ответил Терентий. – Нас, которые Юденича не пустили в Питер, почти всех записали в большевики. А для них я никто…
– Для кого? – не понял Редкозубов.
– Ну, для вождей. У них – что хочу, то и ворочу. Я какие-никакие продукты вез из своей деревни, так на станции заградотряд всё отобрал.
– А вы, чем отдавать, взяли бы и съели, – сказала Капа.
Она тоже сидела за столом, слушала, что мужчины говорят. И на Терентия поглядывала с легкой улыбкой. В ее светло-карих глазах озорство было, игра… а может, просто любопытство к жизни.
– Что ты несешь? – строго сказала дочери Таисия Петровна.
А Терентий усмехнулся:
– Да и надо было схарчить, всего-то один мешок. А я не догадался.
Он Капе подыгрывал. Очень ему нравилось, как она хохочет, запрокидывая кверху голову, и русые ее кудри, казалось, тоже смеялись.
Еще перед тем, как сели за стол, Терентий вручил ей хорошую книгу «Овод». Капа стала ее листать, а он сказал:
– Слушай, княжна Джахаваха…
– Джаваха! – поправила она.
– Пускай так. Ты граммофон послушать хочешь?
– Граммофон? – Капа вскинула на Терентия любопытствующий взгляд. – А у тебя есть?
– Откуда? У нас одна только музыка – дудки боцманов. А у моего брата есть. Он на Песочной живет.
Тут следует уточнить. Не было, конечно, у его двоюродного брата Сергея Елистратова никакого граммофона. Но уже полгода жил Сергей у одной вдовы, довольно еще молодой, хоть и старше его лет на десять, по имени Василиса Васильевна. Вот у нее, обладавшей крупным телосложением, хорошей работой в морской хлебопекарне и комнатой с отдельной кухней, был граммофон и несколько пластинок к нему. Этот редкостный предмет еще до германской войны привез из Петербурга муж Василисы, ныне покойный инженер из службы связи кронштадтского телеграфа.
– На Песочной? – Капа чуточку подумала, часто моргая. – Не знаю… Может, на полчасика…
– Полчасика – это мало. – Терентий явно видел, что ей хочется послушать граммофон. Да и кому не захочется. – На один час, никак не меньше.
