Вирджиния помолчала немного, после чего снова заговорила:
– Так сказал Кох, и другие калачакра испугались его слов. Впрочем, не исключено, что многие восприняли его выступление как некую позу, рисовку, а о самом Кохе подумали, что он просто-напросто склонен к нарциссизму. Так или иначе, решение по поводу дальнейшей судьбы Виктора Хенесса действительно было принято, и слепой, глухой, изувеченный ребенок, носивший это имя, ночью был убит ударом кинжала в сердце. Его палач после этого прожил свою жизнь, дотянув до положенного ему срока, а затем родился снова – лет за пятнадцать до появления на свет Хенесса. В четырнадцатилетнем возрасте палач приехал в Линц, где должен был родиться Виктор. Нанявшись в качестве слуги в семью Хенессов, он стал внимательно наблюдать за поведением будущих отца и матери Виктора. После появления у женщины первых внешних признаков беременности он подсыпал ей в чай яд. Однако вкус чая оказался настолько отвратительным, что она проглотила всего пару глотков пойла, а остальное вылила. Тогда палач, следуя запасному плану, повалил ее на пол, вынул нож и перерезал ей горло. Убедившись в том, что женщина мертва, он положил тело на стол, оставил мужу убитой немного денег и ушел. Таким образом, – подытожила Вирджиния, – Виктор Хенесс никогда больше не рождался.
Я – мнемоник.
Я помню все.
Вы должны принять это во внимание, если хотите понять, перед каким выбором я стоял.
В течение какого-то времени я сомневался в том, что видения, возникающие в моем сознании, – это реальные события, а не фантазии. Мне трудно было поверить, что я обладаю способностью мысленно переноситься в любое время. В любую эпоху.
Но слишком многие свидетельства подтверждали, что дело обстояло именно так, и теперь я понимаю, что все прошлое нашего клуба, вся его история – это история бездействия.
За сотни лет, за множество жизней до моего рождения человек по имени Кох сказал, что у нас два пути – либо пытаться изменить существующий мир, либо ни во что не вмешиваться и жестоко карать тех, кто пытается это сделать. Я спрашиваю себя, какие картины ему довелось видеть, если он был так уверен в своих словах, и сможем ли и мы, и он сам когда-либо заслужить прощение.
Все это возвращает нас туда, откуда мы начали. Итак, я снова умирал, погружаясь в теплый морфиевый туман. Но тут вдруг передо мной с беспощадностью гремучей змеи, забравшейся в выстланное перьями птичье гнездо, возникла она.
