И именно это привело ко мне Винсента.
– Доктор Огаст, – твердо сказал он, как только я открыл ему дверь, – я хочу обсудить с вами проблему множественных вселенных.
Это было весьма неожиданное заявление. Увидев, что на улице начинается снегопад, а уходить Винсент явно не собирается, я решил впустить его, хотя был не в настроении для научной дискуссии.
Когда мы познакомились, Винсенту Ранкису было не больше восемнадцати лет, однако выглядел он как мужчина среднего возраста. Несмотря на жесткую норму продовольственного обеспечения, он был круглым и мягким, точнее, каким-то дряблым, хотя назвать его толстым было бы преувеличением. Вопреки молодости его неопределенного цвета волосы уже редели на макушке, которая в скором времени обещала украситься самой настоящей лысиной. Взгляд ярких серо-зеленых глаз, выделявшихся на полном, бесформенном лице, казался внимательным и сосредоточенным. Плохо отглаженные штанины брюк всегда были подвернуты снизу. Он круглый год ходил в одном и том же твидовом пиджаке. Его утверждение, что этого пиджака ему хватит на тысячу лет, я еще мог понять, но заявления о том, что подвернутые штанины дают возможность без всякого ущерба для брюк ездить на велосипеде, на мой взгляд, не выдерживало никакой критики: по вечерам на улицах Кембриджа было запрещено движение любого колесного транспорта.
Войдя, Винсент с сопением опустился в старое кресло, стоящее у камина, и, прежде чем я успел устроиться напротив, с ходу заявил:
– Позволить философам применять их банальные аргументы к теории множественной вселенной означало бы подорвать целостность современной научной теории.
Чтобы выиграть время и успеть обдумать ответ, я потянулся за стаканом и бутылкой шотландского виски. Преподаватель внутри меня вступил в бой с искушением выступить в роли адвоката дьявола – и проиграл.
– Верно, – сказал я. – Согласен.
– Теория множественной вселенной не имеет никакого отношения к индивидуальной ответственности за те или иные действия, – продолжил Винсент. – Она всего лишь является частью парадигмы, базирующейся на теории Ньютона, согласно которой, в частности, любому действию всегда есть равное ему противодействие. А также на концепции, утверждающей, что если абсолютного покоя не существует, невозможно понять природу элементарных частиц.
Винсент говорил с такой горячностью, что я, желая успокоить его, снова кивнул и сказал:
– Тоже верно.
Брови Винсента раздраженно задвигались. У моего собеседника была странная особенность – в разговоре он выражал свои эмоции исключительно с помощью бровей и подбородка, в то время как остальные части лица оставались практически неподвижными и бесстрастными.
