Через три дня выяснилась, что незнакомца зовут Саня Кайлов, что он вор и только что вышел из колонии на свободу.
На самом деле Саня Кайлов не считал себя вором. Крал понемногу, по наводке приятеля Шило, но крал только на пропитание, если заканчивались любимые им пельмени. Пельмени Саня лепил сам, и, когда вываливал их, отваренных, в большое блюдо, пельмени белозубо улыбались ему во весь рот, а он, улыбаясь в ответ сквозь пар, поливал их уксусом и маслом, перчил, добавляя сметану и горчицу.
В исправительно-трудовой колонии, где он сидел, пельменей уже не было, зато по телевизору часто показывали передачи на тему «украл — иди в тюрьму», чтобы осужденные помнили о неотвратимости наказания. Но телевизор в колонии был, наверное, сломанный, потому что показывал исключительно оправдательные приговоры. Украл, к примеру, чиновник миллиард рублей — его оправдывают за недоказанностью улик, тяпнул другой два — освобождают по истечении срока давности, увел, уже олигарх, три миллиарда — дают три года условно. На экране телевизора олигарх выглядел очень покаянно, только глаза сверкали веселой насмешливостью.
— Ну, кошки драные, и дела. По условному году за каждый миллиард, — кипел Саня. — Получается, чем больше воруешь, тем меньше сидишь. Еще хорошо, что мне за мою кражонку не дали пожизненного срока. — И все пытался вспомнить, где он раньше видел этого олигарха с откормленным лицом.
— Точно я его видел, кого-то эта рожа мне напоминает, — мучился он и наконец догадался, кого напоминает, — поросенка, когда олигарх в очередной раз покаянно склонил голову и на темечке у него проступила белая плешина, похожая на свиной пятачок.
Сам Саня попался на краже электросчетчиков. Работенку со счетчиками для какого-то грузина ему устроил как раз этот гаденыш Шило.
— Дело легкое, без риска, — уговаривал он Саню, который в этот момент, ухнув пельмени в блюдо, улыбался сквозь пар. — А заработаешь хорошо, на пельмени хватит.
Саня согласился, но все пошло наперекосяк. Сначала ему не понравился заказчик-грузин, коротко стриженный, вертлявый и настойчивый. «Мутный он какой-то, — беспокоился Саня. — Того и гляди не заплатит».
Но не о деньгах надо было думать, не о том, сколько пельменей — как звезд на небе — он сможет слепить, а насторожиться. Саня Кайлов только спросил:
— Много электросчетчиков надо?
— Заказ долгосрочный, батоно. Чем больше, тем лучше, — бойко ответил грузин.
С этого времени для Сани началась ночная, беспокойная жизнь, и жизнь поначалу ему нравилась своей свободой и вольным одиночеством. Заходя в подъезд дома, он выключал свет, но не тьма окружала его, а призрачный, неверный, невесомый свет. Белые ночи стояли на улице, белые ночи вливались в окна. Движения Сани тоже становились легкими и невесомыми, как у водолаза, плывущего в светлых речных струях, и, поднимаясь и спускаясь по этажам, он, казалось, как водолаз, то всплывал наверх, то вновь погружался в неведомые глубины.
