— Тикайте, казаки! — послышались испуганные вопли. Все бросились врассыпную, лишь холостильщик невозмутимо засучивал рукава, не обращая внимания на истошные крики. Его дело без них не обходится, работа такая. Суета убрал его крепким пинком с дороги, он затих, так и не поняв истины. В мгновение ока всё пространство вокруг оказалось безлюдным, Суета огляделся и неторопливо потюхал к ближнему оврагу, волоча за собой дышло. Казаки опомнились, засуетились, кто-то побежал за самострелом, кто-то за пикой, на сабли супротив дышла не шибко надеялись. Словили коней и погнались за Суетой, покуда в овраге не скрылся. А тот себе тюх да тюх, даже не оглядывается, ну что за лапоть? И наверняка не выпутаться бы ему от настырной казачьей своры, кабы, к счастью, не оказался поблизости в овраге Данила Селевин, посланный на выведку. Сил у него мало, всего несколько человек, но не оставлять же человека в беде, тем паче, появилась возможность словить казачков и в лавру для допроса приволочь. Преследователи были уже рядом.
— Стой! Лягай, чертяка! Брось дубину, бо стрельнём! — слышались угрозы.
Суета остановился, крепко упёрся в землю и поднял своё грозное оружие. Отдавать себя просто так он не собирался. Брошенное кем-то копьё прошелестело мимо, стрелы оказались более меткими: одна оцарапала плечо, другая — голень. Суета вскричал диким голосом и бросился на преследователей, вертя дышло над головой. Те стали пятиться, ничего вокруг, кроме огромного детины с его смертоносной палицей они не замечали, появление троицких всадников оказалось полной неожиданностью, они тут же и легли под их саблями. Данила сам срубил двух и погнался за третьим, намереваясь взять его в плен. Он оказался прытким, этот казачок, и ловко запетлял по кустовью. «Ничё, мы этого зайца щас возьмём в силки», — сказал себе Данила и бросился в погоню. Нагнал, ловко бросил аркан и свалил скакуна на землю. Всё это происходило на виду казацкого стана, там всполошились, забили тревогу, но Данила тоже не мешкал, живо увёл своих людей в овраг, прихватив пленённого казака и Суету. Вышло бы ещё проворнее, кабы не этот увалень: опять тюх да тюх, ещё и с дышлом никак не расстанется. Но, в общем, обошлось.
Казак на допросе запираться не стал, выложил всё, что знал, а знал немного. Сам он был с Дона, из отряда Епифанца, в котором полтыщи человек, а с Северской земли казаков поболе будет — за пять тысяч, ещё из Кром, Ельца, Белгорода, Борисова, Оскола, Трубчевска, тех тоже тысячами надо считать. Из больших польских воевод слышал о Тышкевиче, Вишневецком, Маковском, Горском, Мазовецком, Угорском — у них тоже, стать, на тысячи счёт идёт... В монастыре судили-рядили, прикидывали и выходило, что под стены пришло никак не меньше тридцати тысяч. Многовато. Но что делать? Стали готовиться пуще да молиться прилежнее.
