— Судя по тону, сенсации в твоем рассказе не предвидится, — подметил Турецкий. — Что же тебя насторожило?
— Не знаю, — задумался Нагибин, — просто охватило необъяснимое состояние… Знаете, когда вы чувствуете тревогу, почти панику, и не можете понять, откуда она исходит… А еще эти двое ребят из собственной безопасности. Они молчали, они просто слушали, о чем я говорю с арестованными, ни разу не вмешались, висели эдаким дамокловым мечом. Вы считаете, в преступной деятельности в этом городке замешан не только Поличный?
— Я вообще не знаю, замешан ли Поличный, — пробормотал Турецкий. — Происходит что-то странное, согласен. Неприятные личности вроде Махонина, следователя Худобина рулят ситуацией. Начальник УВД Короленко, возможно, не при делах. Думаю, ему усиленно пускают Пыль в глаза, прокручивают под его носом темные делишки.
— Вы поговорили с вдовой Дерябина?
— Да.
— Расскажете?
— А здесь, на первый взгляд, тоже все пристойно…
Он начал повествовать… и внезапно оборвал рассказ. Замолчал, нахмурился. Занимательная, хотя и вполне логичная мысль пришла в голову детектива. Он начал хлопать себя по карманам, вытащил сигаретную пачку, бросил в рот сигарету, поджег, рассеянно уставился в пространство. Нагибин, не дождавшись продолжения монолога, поинтересовался:
— Все в порядке, Александр Борисович?
Тот кивнул, посмотрел по сторонам, оторвал спину от диванной подушки, заглянул за нее. Потом за все остальные. Ощупал подлокотники, вскочил, исследовал заднюю часть дивана. Перескочил на соседний, проделал те же манипуляции, согнав Нагибина. Тот попятился, сделав большие испуганные глаза. Не найдя ничего особенного, Турецкий шагнул к подоконнику, ощупал невидимые части. Затянулся, уставился с прищуром на люстру.
— Что курим, Александр Борисович? — сглотнул Нагибин.
Он приложил палец к губам, отправился вдоль стен. Ощупал зеркала, приподнял картины, осмотрел их задние стороны, прошелся по комоду, выполняющему, скорее, декоративную функцию.
Еще раз покосился на люстру, скептически покачал головой, приподнял светильник со стола, придирчиво исследовав его подошву, повертел головой, ухватился глазами за журнальный столик, стоящий между диванами, злорадно оскалился…
Столешница была выполнена из закаленного стекла, но совершенно прозрачной не была. Вернее сказать, она вообще не была прозрачной. Турецкий опустился на колени, выгнул спину, чтобы взглянуть на заднюю сторону столешницы. Конституция и длинные ноги не позволяли этого сделать. Он раздраженно поморщился, сел на пол, затем лег на бок, всунул голову в пространство между столешницей и полкой с гламурными журналами. Не выбираясь оттуда, поманил пальцем Нагибина. Тот приблизился — на цыпочках, с испуганным лицом, пристроился рядом. Оба угрюмо смотрели на миниатюрную штуковину размером с половину кусочка рафинада, приклеенную к стеклу обычным пластилином. Нагибин потянулся было к ней, Турецкий перехватил его руку, изобразил губами, чтобы помалкивал. Оба выбрались из-под столика. Нагибин сел на край дивана — взъерошенный, он был похож на обиженного ребенка, которому вместо конфеты подсунули надутый фантик.
