Львиный народ без всяких исповедальных всхлипов понимал, о чем поет Вертикал. Его тут вообще-то давно зачислили в свои, а потому на комплименты не растекались, а просто показывали барду большие пальцы. Девушки племени, конечно, оказались щедрее и потому сгруппировались вокруг хрипатого Орфея, как бы предлагая ему сделать выбор. Была уже полная черных чернил черноморская ночь, когда к нему запросто придвинулась Милка Колокольцева в своем фирменном бикини: «Ты молоток, Влад!» В чернилах этой черноты, конечно, еще роились небольшие источники света: догорающий костер, пламеньки зажигалок и спичек, блуждающие фонарики: что еще забыли — ну да, Луну! Последняя ядреной тыквой стояла в небе и колебалась в воде, снабжая всю эту черноту удивительной прозрачностью.
«Хочешь, покажу тебе наш „тронный зал“? — предложила Милка. — Через неделю там состоится моя коронация».
Он пошел за ней без особой охоты. Ну вот, еще одна жаждет потрахаться с бардом, чтобы в Москве на фрондерских сборищах о ней заговорили. Она вообще-то давно ему нравилась как дерзкой фигурой, так и загадочно посвечивающими глазами. Почему-то он был уверен, что когда-нибудь между ними разыграется настоящий роман, однако сейчас, получив приглашение в «тронный», то есть в какую-то пещеру отвесной скалы, он почувствовал разочарование. Значит, просто о регулярном пистоне идет речь? В этой бухте, очевидно, бытует лозунг «стакана воды», как это было в большевистских ячейках Двадцатых, а сейчас практикуется в левых коммунах Запада. Влад вообще-то не возражал против подобных утех, но все же предпочитал, чтобы они возникали вокруг какого-нибудь романтического сумасбродства. По этому поводу престарелая коллега по театру Раиса Ларская ему однажды сказала: «В тебе, Владка, есть что-то от Маяковского. Тот в любой сикухе искал магнитно-трагические призывы».
В Милке Колокольцевой сикуха не проглядывалась: напротив, в ней отмечалось что-то классное. Особенно в разгаре летнего сезона: промытая до последней складочки морской водой, прожаренная солнцем и овеянная смесью йодистых и мятных ветров, она излучала аромат, перед которым спасовал бы самый изысканный парфьюм. Посвечивая китайским красноармейским фонариком, а также и парой своих собственных таинственных глаз, она провела барда по пещере, которая представляла из себя чудо тектонических сдвигов. «Дай руку, Влад, и не поднимай ногу: мы стоим на краю сквозной дыры!» И в самом деле — внизу, в глубокой расселине, рябило ночное море. Через несколько осторожных шагов следовало следующее предупреждение: «Сейчас мы выйдем на галерею. Пригнись, поэт, а то расшибешь котелок с песнями!»
