Все два года их разлуки Абулафия не терял надежды, что его компаньон и благодетель попытается взбунтоваться против того приговора, той ретии, которую объявили ему новая жена и ее сородичи. И все первые месяцы после их несостоявшейся тем летом встречи у Бенвенисти его не оставляло обманчивое ощущение, будто роскошный халат дяди Бен-Атара мелькает перед ним в самых неожиданных местах — то в переулках парижского Сите, то между лавками на огромном рынке Сен-Дени, а иногда и возле стен лежащего поблизости монастыря Сен-Женевьев. Хорошо зная, однако, дядину натуру, Абулафия был уверен, что человек, привыкший к изнеженному удобству двух очаровательных домов в спокойном приморском городе с его умеренным климатом, скорей всего, не решится подвергать себя всем тем неисчислимым опасностям, которые подстерегают путешественника в предрассветной тьме приближающегося тысячелетия на далеких разбитых дорогах чужих христианских земель.
И только сейчас, стоя рядом с любимым дядей в открытом поле у источника Сен-Мишель, он понимает наконец, насколько ограниченным и убогим было его воображение, которое все время обращалось в сторону суши и совершенно не принимало в расчет море, пусть даже это море было настоящим океаном. И поэтому храбрость и дерзость компаньона, который все-таки отважился тайком приплыть к самому дому племянника, и не только со всеми своими товарами но и с обеими женами, не имея при этом ни предварительных гарантий, ни надежного шанса переубедить упрямых парижских фанатиков, пробуждают в душе Абулафии такой восторг и жалость, что ему хочется тут же упасть на колени и попросить прощения за всё дурное, что он совершил против своего благодетеля. Но в последнюю минуту он все-таки сдерживает себя, понимая, что такая просьба будет означать косвенное осуждение им собственной жены и отказ от всего, что она сумела внушить ему со времени их свадьбы. И поэтому он ограничивается лишь тем, что любовно охватывает рукой широкие плечи Бен-Атара, словно пытается деликатно поддержать его на этой скользкой, петляющей вдоль берега тропке.
И вот так, в зябкой утренней прохладе первых сентябрьских дней 999 года от Рождества Назаретянина, соответствующих последним дням месяца элула 4759 года от сотворения мира по еврейскому счету, эти двое, племянник и дядя, спешат на встречу с кораблем, который впервые за все это долгое путешествие провел целую ночь без своего хозяина. А поскольку они поглощены взволнованным разговором и непрестанно перебивают друг друга в поспешном желании восполнить те беседы, которые пропустили за две их последние несостоявшиеся летние встречи на полуразвалившемся римском подворье над Барселонским заливом, то не замечают, как бежит под их ногами тропа, и не слышат даже того колокольного звона, что доносится из большого монастыря Сен-Жермен-де-Пре, высокие стены которого тянутся по самому обрезу воды. Они уже с головой погружены в обсуждение своих торговых дел, в ходе которого Бен-Атар выспрашивает у племянника, каковы явные и тайные запросы парижского рынка, чтобы понять, какую цену следует просить за товары, лежащие в трюме его корабля. И хотя до самого этого корабля уже рукой подать, магрибский купец не может удержаться от того, чтобы заранее и во всех подробностях не расписать
