от партнеров и скрывшимся в лежащем неподалеку франкском речном городке Париже.
Меж тем хозяин этот, сам Бен-Атар, стоит сейчас поодаль, прислонившись к одинокой полуразвалившейся каменной арке, оставшейся, наверно, от былого римского храма, и со сдержанным волненьем обводит взглядом стелющиеся вокруг поля и рощи, залитые шафрановым светом ленивого позднего лета, в котором уже поблескивают серые капли новой осени. Судя по пристальности его взгляда, можно подумать, что еврейскому купцу из Танжера на мгновенье чудится, будто Париж, тот далекий город, к которому он и его спутники стремились столько недель, находится не только вон там, к востоку, окопавшись на маленьком острове посреди реки, но, возможно, и к северу, и даже, быть может, к западу от холма, на котором они сейчас стоят, а не исключено, что и к югу, там, где изящный изгиб реки сверкает расплавленной сталью, — как если бы каждая из тех пыльных тропинок, что сбегаются на вершине этого холма, целуя стоящую в его центре старинную каменную арку, как лучи света сливаются, возвращаясь к излучившей их звезде, — как если бы каждая из них готова была сейчас, каждая своим путем, привести двух чужеземных евреев, взрослого и мальчишку, к этому странному городу, распространяющему свое обаяние так далеко за собственные пределы.
Впрочем, мальчик, который все это время внимательно и с любопытством поглядывает на хозяина, нисколько не сомневается, что с наступлением сумерек Бен-Атар выберет путь, ведущий на восток, — и не только потому, что именно этот путь ведет прямиком к маленькому острову, что сереет вдали тесно скученными домами, но еще и потому, что это не обычная тропа, а настоящая дорога, к тому же проложенная с такой решительной прямизной, что она прорезает себе широкую полосу среди полей и рощ, словно бы расступившихся в обе стороны в ее честь, и, похоже, будто не просто двух одиноких путников, мужчину и мальчика, зовет она сейчас довериться ей в сгущающихся сумерках, но готова пригласить даже целые армии шагать вдоль нее в торжественном парадном марше. Мальчик, однако, понимает, что раньше чем отправляться на поиски тех парижских людей, которых его отец призван умучить затем трудными словами Торы, хозяин хочет еще до наступления полной темноты основательно рассмотреть, как выглядят те одиноко стоящие дома, что разбросаны по обоим берегам реки, и та церковная башня, что высится в прозрачном вечернем свете над правым, по теченью, речным берегом и сейчас приветствует стоящих вдали евреев звоном своих колоколов.
