Только поздним вечером, когда прибыль была поделена и исмаилит на своем скакуне исчез на пути в Гранаду, Абулафию вновь охватило беспокойство, и, хотя день Девятого ава уже миновал, он попросил Бен-Атара задержаться на подворье и, как вошло у них в обычай, разжечь ночной костер у входа в потаенную пещеру. И, приступив затем к рассказу, сначала описал любимому дяде и благодетелю всю церемонию своего сватовства, скромность которой лишь подчеркнула и усилила святость этого традиционного обряда. Поскольку Абулафия был одинок и не имел ни друзей, ни близких, родственники невесты удвоили свое радушие и преподнесли ему множество дорогих подарков, среди которых был шелковый талит, расшитый серебряными нитками, и тфилин из мягкой, превосходно выделанной кожи, ласковой, точно нежная женская рука; серебряный кубок с выгравированными на нем словами кидуша, и широкий бархатный пояс, и, наконец, черная бархатная кипа. Потом он рассказал о драгоценных украшениях невесты, о ее прекрасной шали, и даже не преминул повторить назидательные слова, произнесенные по этому случаю ее братом, господином Левинасом, хоть и торговцем, но глубоким знатоком Торы, и вот тогда-то, меж одним таким рассказом и другим, у догоравшего костра, пламя которого казалось слишком жарким для этой летней ночи, дядя Бен-Атар начал вдруг примечать некое новое слово, которое то и дело перекатывалось во рту Абулафии хоть и нерешительно, но с такой странной настойчивостью, словно тот и сам уже был заодно с этим словом, с этой ретией своей будущей жены, потребовавшей от него отказаться от участия в их торговом товариществе.
Поначалу трудно было понять, идет ли речь об отказе от торговли вообще или только об отказе от данных компаньонов, то ли эта ретия вызвана просто тем, что новую жену страшат тяготы торговых поездок будущего мужа и его, сопряженные с этим, продолжительные отлучки с семейного ложа, то ли это совсем другая, коммерческая ретия, продиктованная расчетом возможных доходов и несогласием со способом их дележа. На мгновенье у Бен-Атара даже мелькнуло подозрение, не Абу-Лутфи ли является причиной этого отстранения, совершенно неожиданно объявленного компаньонам вдовой из-за Рейна, — быть может, к тамошним своим гуннам она уже привыкла, а исмаидитов все еще страшится? Но мало-помалу из осторожных слов Абулафии, что поначалу долго и медленно рдели, подернутые легким дымком, пока вдруг не лопнули, раскрывшись, как орешки в гудящем вокруг них огне костра, выяснилось, что истинной причиной этой
