Четыре часа спустя в Casa Breza доставили телеграмму из Парижа.
БУДУ ЗАВТРА 17:30. ДО МОЕГО ПРИЕЗДА СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ. ПРЕДАННЫЙ ВАМ ГАЛЕВИ.
Профессор сдержал слово. На следующий день, когда на станции Сан Хорхе резко затормозил дневной поезд, низенький, по-пуритански аккуратный человек с бледным лицом, пронизывающим взглядом маленьких, глубоко сидящих на узком лице глаз, эспаньолкой на небольшом подбородке, одетый в черный дорожный плащ и примятую темную шляпу, проворно выскочил из вагона и обхватил застывшие пальцы Харрингтона Брэнда своими мягкими ладошками.
— Мой бедный друг!
Этим обращением доктор словно желал сказать консулу, чью угрюмую раздражительность он распознал с первого же взгляда: «Я здесь. Больше беспокоиться не о чем».
Погода испортилась, они отъехали от станции под моросящим дождем, пелена которого растушевала очертания гавани и совсем заслонила серое неподвижное море.
— Я получил ваше письмо, — заметил Галеви, глядя прямо перед собой. — Что, положение ухудшилось?
— Сильно ухудшилось! — тихо и сосредоточенно отозвался Брэнд. Властно стиснув его колено, Галеви не дал ему договорить.
— Не сейчас, мой друг. У нас будет достаточно времени. Расслабьтесь. Я буду в вашем распоряжении столько, сколько понадобится.
В этом вынужденном молчании они подкатили к вилле, отряхнув с низко свисающих тонких веток мимозы хрустальные подвески капель. Сквозь испарения призрачно виднелись утесы, облака укрывали горы. Воздух жил, наполненный звуками невидимых струй, по капле просачивающихся в сырую, но еще не насытившуюся землю; сквозь туман доносился с моря заунывный плач рыбачьего рожка — то усиливаясь до тоскливого воя, то вовсе затухая, подобно канувшей в бездну звезде.
А в доме шли последние приготовления: в столовой, гостиной и в большой гостевой спальне пылал огонь, насыщая воздух теплом и ароматом душистого кедра. Магдалина энергично орудовала на кухне, Гарсия стремительно сновал вверх и вниз по лестнице.
Обед на две персоны, поданный в восемь часов, был близок к совершенству, что побудило профессора — который, вопреки своему чопорному виду, явно не чурался стоящих на столе деликатесов — похвалить консула за хорошую повариху и пожурить за то, что не отдает должное её искусству. Поедая лангуста по-испански, под затененными свечами, он то и дело исподтишка устремлял на хозяина изучающий взгляд. Вполне понимая глубину страданий Брэнда, он решил не торопиться, невозмутимо следуя своему методу отсроченного наблюдения, оставаясь при этом, как всегда, хозяином положения.
