Будет время, я расскажу тебе, как я работал над снарядом, который должен пробить броню упрямейшего из моих знакомцев — треклятого атома. Сейчас я могу только сказать, что снарядик у меня получился, хотя работы я еще не закончил. И — трри тысячи чертей и один громкоговоритель! — сведения о моем снарядике неизвестными путями проникли за границу. Три дня назад мне прислали предупреждение — либо продай изобретение, либо сообщи свой адрес в московский крематорий, не забыв написать завещание в пользу троюродной бабушки.
Ну, мне ни то, ни это не нравится. Я предпочитаю твое общество и веселенькую возможность повоевать и с атомами, и с вислоухими иностранцами. А кроме того — и это главное — мне позарез нужно съездить, как говорили десять лет назад, в заграничную командировку. У этих капиталистических каналий в Новой Зеландии есть замечательные заводики, где изготавливают неимоверно стойкие изоляторы. И я во что бы то ни стало должен похитить секрет их изготовления. Не то проклятые буржуи (он сделал ударение на «и») могут опередить меня — чтобы им подавиться разбитой лампой! — на пороге успеха. Так я очутился на этом пароходике. Вот тебе, вкратце, и вся история.
— А эти трое граждан? — с гневом воскликнул Борис.
— А трое посетителей, навестивших меня, как выражается твоя мать, — спокойно улыбаясь, сказал Журавлев, — видимо, состоят в близких отношениях с уголовным кодексом. Меня только интересует: убийцы они или просто воры.
— Я думаю — убийцы, — задумчиво сказал Борис. — Один из них — ох, и плюгавый же вид имел. Морда красная, пухлая, глаза… Да что это я, Дмитрий Феоктистович, — вдруг заволновался он, — об этом потом, но как вы собираетесь поступить? Дело, знаете ли, серьезное.
Журавлев улыбнулся, положил руку Борису на плечо и сказал:
— Вот что, чудила. Как и что — видно будет. А сейчас — тебе придется бросить свою маму и этого короткохвостого какаду. Ты мне нужен. Нет, не спорь, дорогой, мы с тобой должны войти в историю человечества…
И Журавлев, еще ближе наклонившись к Борису, начал серьезным и деловым шепотом давать ему распоряжения.
После короткого совещания, в ходе которого Борис с восторгом запомнил ряд приказов Журавлева, оба вышли на палубу. Палуба была пуста. Легкий свежий ветер дул навстречу. Холмистый берег Крыма, сереющий волнистой чертой, разделял небо и море.
Журавлев оглянулся, набрал полную грудь воздуха и довольно рассмеялся.
— Хорошо, — сказал он с нажимом. — Как по нотам. Люблю такую обстановку, перец мне в бороду! Ну, Борис, тащи свою подушку. Сейчас мы с тобой сыграем первое действие кровавой драмы «Заговор на корабле».
