— Ты, Миша, вот что, уж ты положись на меня, сам-то больше помалкивай. Мне это дело не в первый раз, я Степановну, матку-то, давно знаю, как-никак тетка двоюродная. Не больно мы пьяные-то?
— Надо бы еще разжиться…
— Ч-ч! Молчок покаместь!.. Степановна? — Иван Африканович осторожно постукал по воротам. — А Степановна?
В избе вскоре вздули огонь. Потом кто-то вышел в сени, отпер ворота.
— Кто это полуночник? Только на печь легла. — Старуха в фуфайке и в валенках открыла ворота. — Вроде Иван Африканович.
— Здорово, Степановна! — Иван Африканович бодрился, стукал нога об ногу.
— Проходи-ко, Африканович, куда ездил-то? А это кто с тобой, не Михаиле?
— Он, он.
В избе и в самом деле было красно от почетных грамот и дипломов, горела лампа, большая беленая печь и заборка, оклеенная обоями, разделяли избу на две части. Колено самоварной трубы висело у шестка на гвоздике, рядом два ухвата, совок и тушилка для угольков, сам самовар стоял, видно, в шкапу.
— Ночевать будете али как? — спросила Степановна и выставила самовар.
— Нет уж, мы прямым ходом… Обогреемся да и домой. — Иван Африканович снял шапку и сложил в нее свои мохнатые рукавицы. — Нюшка-то где, спит, что ли?
— Какое спит! Две коровы должны вот-вот отелиться, дак убежала еще с вечера. Каково живешь-то?
— А добро! — сказал Иван Африканович.
— Ну и ладно, коли добро. Не родила еще хозяйка-то?
— Да должна вот-вот.
— А я только на печь забралась, думаю, Нюшка стукает, ворота-то мы запираем редко.
Зашумел самовар. Старуха выставила из шкапа бутылку.
Принесла пирога, и Иван Африканович кашлянул, скрывая удовлетворение, поскреб штаны на колене.
— А ты-то, Михаиле, все в холостяках? Женился бы, дак и меньше вина-то пил, — сказала Степановна.
— Это уж точно! — Мишка, смеясь, хлопнул ее по плечу. — Вина-то я, Степановна, много пью. Ведь вот и сегодня до чего допил, что прямо беда! Беда!
Мишка с горестным весельем качал головой:
— Бери зятем, пока…
Иван Африканович пнул Мишку валенком под столом, но Мишка не унимался:
— Отдашь за меня дочку-то, что ли?
— Да со Христом! — засмеялась бабка. — Берите, ежели пойдет, хоть сейчас и вези.
Ивану Африкановичу ничего не оставалось делать, как тоже включиться в дело; он уже громко, на всю избу, кричал Степановне и Мишке:
— Ну вот и я говорю, точно! У девки, у Нюшки, рукито… Грамот однех… Миш? Я те говорю, точно!
Степановна? Ты меня знаешь! Иван Африканович кому худо делал? А? По-сурьезному!.. Я ему говорю, сейчас в Сосновку приедем, так? Он мне говорит… Нюшка! А ну-ко выходи сюда, Нюшка! Вот я сейчас на ферму пойду, Нюшку приведу. Степановна? Ч-ч!
