Из старых записных книжек (1924-1947) | страница 13



* * *

В Тифлисе тряпичники ходят по дворам и кричат:

- Бутылк-банка меняем на бада-буды!

Бада-буды - жареное кукурузное зерно.

* * *

Утром ворвались ко мне в номер шесть человек. Три горничные и три полотера. Я не успел подняться и застегнуть тужурку, как горничные запорхали с метелочками и тряпками, а полотеры принялись откалывать на паркете какую-то невероятную лезгинку. Минута не прошла - комната убрана. Прямо балет какой-то, "грузинский ансамбль песни и пляски", а не работа.

* * *

Прейскурант батумской парикмахерской.

Бритье бороды плюс шея = 75 коп.

* * *

В Батуме, в "Турецкой кофейне" плакатик на стене:

"Обращайтесь с кельнершами вежливо и требуйте взаимности".

* * *

Широкая грудь моряка. Татуировка: сердце в тисках чешуйчатой синей змеи. Два кинжала. Якорь и крест. На сердце надпись:

"Не трожь его, оно и так разбито".

* * *

Познакомились на теплоходе.

Тимоша. Фабричный питерский паренек. Косоворотка, высокие сапоги, жиденький чубик. Закоптелый "от рождения". Работает помначполитотдела в Верхнеудинске. Трепло невозможное. Без шуточки слова не скажет.

- Я благородного происхождения. У меня отец на сыроваренном заводе работал - дырки в сыру делал. А дед - на арбузолитейном. Старшим подмастером.

* * *

Одесса. По Ришельевской улице едет извозчик. В пролетке сидит инвалид, безногий человек. Вместо ног у него деревянные, обитые кожей культи. А на плечах висят новенькие, с иголочки ноги (протезы). На лице инвалида сияние.

Страшновато...

* * *

Ребята жестоко побили товарища. Идет, плачет, из носа капает кровь.

Спрашиваю:

- За что вы его?

- Он - белый, а мы красные.

- Глупёхи! С чего вы взяли, что он белый?

- Дык у него ж все штаны в крейде.

* * *

- Если он мне так глубоко безразличен, зачем я, скажите, буду так остро реагировать?!.

* * *

Вечером сидел в сквере на Екатерининской площади. Вдруг - на улице шум, крики. Бегут люди. Женский отчаянный вопль. Верещит свисток.

- Что такое?

Рядом на скамейке старушка. Русская. Зевнула сладко и, зевая, махнула рукой.

- Тут часто убивают, - сказала она успокоительно.

* * *

Одесситка в столовой:

- Борщ абсолютно невкусный, но я так соскучилась за жидким...

* * *

На Дерибасовской подошел ко мне худенький, синий от холода пацаненок лет десяти-одиннадцати.

- Дядя, дайте пять копеек, я вам заспиваю за это.

Я не понял, в чем дело. Дал ему двугривенный.

- Заспиваты вам? - спросил он робко.

У меня не хватило мужества попросить его "заспиваты". Отказался. И, пожалуй, напрасно. Какие песни мог петь этот десятилетний малорос в латаном пальтишке и в рваной барашковой шапке?