* * *
Психические заболевания на почве голода. Знаю. Сам был на грани... Первый раз за всю зиму мама принесла из Дома писателя кастрюлечку какого-то супа. Поставили кастрюльку на печку разогреваться. Не помню, что именно, но что-то меня рассердило, вывело из себя (а очень немного для этого было нужно). Размахнулся и - к черту эту кастрюльку с печки. Весь суп, все эти драгоценные перловые зернышки расплескались по комнате.
Да, стыдно, писать об этом. И тогда было стыдно. Ужасно стыдно. До слез, до спазма сердца. Но если уж писать, то писать все...
А покойный Павлик, сын покойного дяди Коли! Мягкий, скромный, деликатный, любящий родителей мальчик - он за несколько дней до смерти кидался на отца с ножом.
* * *
Опять Е.В. вспоминала, какой я был, когда меня привезла в марте "скорая помощь".
- Впрочем, не гордитесь, были и почище. Привезли как-то - или сам пришел, не помню - интеллигент. Кажется, историк. Сухая форма дистрофии. Стали его раздевать - у него в кармане - мохнатый кусок кошки. Представляете? Сырая. Варить не на чем было... Нет, спасти не удалось... А в вашей комнате лежал в феврале Иван Иванович Толстой, член-корреспондент Академии наук. Дочка его на саночках привезла. А потом и жена его у нас лежала.
* * *
Рассказывали о первых дистрофиках:
- Это, кажется, в октябре было. Привезли трех рабочих. Прибегает дежурный врач и говорит, что она не может установить диагноз: у всех троих слабый пульс, слабое дыхание, все трое без сознания. Я пришла - тоже не понимаю. Позвали Марью Павловну...
- Да. И я тоже не понимала, в чем дело. Картина, что называется, не вкладывается в рамки диагноза.
- Все трое были подобраны на улице. Причем в разных местах города. А на следующий день стали поступать и другие с подобными явлениями...
- Главным образом рабочие и главным образом бессемейные.
- Ну, тут мы впервые и стали ставить диагноз: истощение. Или по-ученому - алиментарная дистрофия.
- А дальше и пошло, и пошло. Не успевали принимать. Карета за каретой. Умирали тут же, в приемном покое.
- А ведь врачи, и сестры, и санитарки тоже валились одна за другой.
* * *
Вспоминали довоенные годы. И далекую молодость.
- Павлова я хорошо помню, - говорит Екатерина Васильевна. - Темно-синий сюртучок однобортный... Очень большой кабинет. А сам - маленький.
Пришел сдавать ему зачет студент Р. Не ответил.
- Пожалуйста, спросите еще, профессор!
- Хорошо, я зачту вам, но вы не смеете говорить, что вы - ученик профессора Павлова.
