В ожидании машины тот, кого Анджей четыре года называл Лешей, вошел в аптеку и, присев за стойку, попросил стакан сока.
Он смотрел сквозь витрину на улицу, которую никогда больше не увидит. И самого его никогда больше не будет в этом городке.
Четыре года добровольной ссылки… Он усмехнулся. Какая же это ссылка? Это рай просто. Хоть и не терпелось ему покинуть Нью-Ривер-Сити. Каждый день, можно сказать, руки чесались позвонить, вот как сейчас, в кар-сервис и уехать — маршрутом, по которому он двинется через несколько минут. Мир огромен, столько в нем прекрасных, удивительных мест — он может побывать в любом из них. Ну почти в любом. Почти. В Россию он никогда не вернется — Леша знал это твердо и за четыре года, прожитых в пригороде Нью-Йорка, почти перестал думать о родине. Там все кончено. Нет у него родины. Нет ничего, что его с ней связывает. Ни-че-го.
Он увидел остановившийся возле аптеки красный «Форд» и вышел, не бросив даже прощального взгляда на заведение, куда на протяжении четырех лет ходил почти каждый вечер — за сигаретами, за минеральной водой, за десятками других мелочей, которые он мог себе позволить на скромную зарплату посудомойки и подручного работника Анджея.
— Манхэттен, — бросил он водителю-арабу.
«А ведь действительно, русских в такси почти не осталось, — отметил Леша, вспомнив недавний разговор с Анджеем. — Растут наши люди, растут. Их теперь на пять баксов в час даже не заманишь…»
— Что? — спросил араб.
— Манхэттен, — повторил Леша, вытащив из заднего кармана джинсов две купюры — пятьдесят и сто долларов. На автобусе он мог бы доехать, заплатив вдесятеро меньше.
— Рюски? — водитель широко улыбнулся.
— Рюски, рюски, — передразнил его пассажир. — Поехали давай.
Через пятнадцать минут они миновали аэропорт имени Джона Кеннеди. Тот, кого называли Лешей, отвернулся от терминалов, отчего-то не желая смотреть на эти ворота, через которые он теоретически мог бы вылететь на родную землю.
В Бруклине уже начались заторы и движение замедлилось — сотни машин тянулись в сторону Манхэттена: граждане города хотели встретить Новый, двухтысячный год в центре мира, каковым считали этот остров.
— В даунтаун, — бросил Леша водителю, когда машина подобралась к Бруклинскому мосту.
Он вышел на Мюррей-стрит. До вечера было еще далеко, и времени на то, что требовалось сделать, оставалось вполне достаточно. А требовалось всего ничего — в банк зайти…
Уже через два часа Леша шел по Бродвею наверх, сжимая в руке обычный черный кейс, в котором лежали без малого сто тысяч долларов наличными. В кармане его куртки имелись новые, а точнее, первые его американские документы, которые Леша, благодаря немалым материальным затратам и используя старые, оставшиеся еще со времен службы в специальных подразделениях Советской Армии связи, осторожно, по многу раз проверяя и перепроверяя каналы и людей, задействованных в цепочке оформления, выправил за эти четыре года.
