Через два часа в квартире Журковских уже царила атмосфера нормального русского застолья.
— Покойников со стола! — кричал Суханов, указуя перстом на пустые водочные бутылки, оставшиеся на столе среди объедков.
«Покойников» деловито убирали под стол, где они падали и, глухо звякая, катились в угол, к окну, чтобы обиженно замереть под тюлевой занавеской.
Галина и Карина Назаровна хлопотливо бегали вокруг стола, уносили из-под окна опорожненные бутылки, прихватывали тарелки, на которых в остатках салатов зловредными паразитами торчали сморщенные окурки, на обратном пути несли в гостиную новые бутылки, чашки с крепчайшим, как любили хозяева, горячим чаем, гости вставали и садились, бродили по коридору, поминутно ревел водопад спускаемой в туалете воды, хлопали двери комнат… Квартира у Журковских была о четырех жилых помещениях, не считая кухни, в которой тоже стоял старенький диван — на всякий случай, если вдруг нагрянут гости с ночевкой и для них не хватит цивильных спальных мест.
Эти праздники были давней традицией, но если прежде они приносили Журковскому радость, то теперь от шумных посиделок Анатолий Карлович не испытывал ничего, кроме скуки. Сегодня он чувствовал, что откровенно мучается, заставляя себя улыбаться, кивать и дежурно отвечать на дежурные вопросы собеседников — о работе, здоровье, деньгах, политике… Обычная пустая болтовня раздражала невыносимо.
Улучив момент, Анатолий Карлович выскользнул на кухню. Как он и рассчитывал, там никого не было. Гости, побродив по квартире, размяв ноги и накурив на кухне так, что Галине пришлось включить вытяжку, снова разместились за столом.
Журковский достал из холодильника предпоследнюю бутылку водки, отвинтил жестяную пробку и, взяв чистую рюмку, наполнил ее до краев. Присев на краешек шатающегося, колченого табурета, он открыл рот, готовясь опрокинуть в себя ледяную водку, но голос Суханова не дал Анатолию Карловичу довести до логического конца этот мужской, для России почти религиозный обряд.
— Что, Анатолий Карлович, по-черному решили?
Журковский вздрогнул и пролил водку на лацкан пиджака.
— Да так…
Сказав эти необязательные слова, он все-таки выпил.
Водка была плохая. Журковский ясно почувствовал химический, ацетоновый привкус во рту.
— Ну-ну… — Суханов покачал головой. — А водка у вас в этот раз не удалась. Левак.
Уже в сотый раз услышав за сегодняшний вечер слово «левак», Журковский поморщился. Он ненавидел современный сленг, этот «новояз», по сравнению с которым даже официальный язык советских времен, над которым они с Гречем столько потешались, казался милым, простым и понятным.
