— А какое?
— Видите ли, её заболевание связано с кальцием. Совсем не задерживался кальций в организме. Невероятная хрупкость костей.
— Да-а-а?! — поразилась «Наташа из Воркуты». — Такое бывает?
— Бывает, деточка. Человеку нельзя даже двигаться как-то неосторожно. Тамарочка очень-очень любила своего покойного мужа. Она соорудила ему изумительный памятник. Но в последние восемь лет не имела возомжности ездить на кладбище. Она давно даже в коридор не выходила, даже в мягком, даже в такси — в любую минуту её позвоночник мог не выдержать… Спасалась травами. Учтите на будущее — трехцветная фиалка — панацея из панацей… У Тамарочки был характер. Она престрого соблюдала диету. И, все-таки, сломала ногу…
— Но, говорят, она все-таки могла ходить… могла включить кипятильник, — осторожно вставила я.
— Кто вам мог сказать эту глупость?! — от возмущения старушка так резко дернулась в кресле, что зазвенели её серьги с длинными подвесками. Она никуда уже пять лет не выходила из комнаты! Гуляла только по лоджии! Берегла себя. Но не уберегла. С месяц назад встала с постели как-то резко, что ли… сама не помнила, как упала — перелом шейки бедра.
— Она вам сама об этом сказала?
— Нет, но Фимочка… Серафима Андреевна…
В комнату без стука вошла куколка Аллочка.
Старушка поджала губы, бросив на меня выразительный взгляд заговорщицы.
— Хрустнуло… у меня, в позвоночнике, — произнесла отчужденно.
— Хорошо, что травы вам помогают, — отозвалась я. — Хорошо, что здесь у вас вон как хорошо кругом, зелень, тихо… Можно жить…
— Жить? — Вера Николаевна усмехнулась, крепче затягивая халат у горла. — Жизнь, дорогая, осталась там, далеко-предалеко. Нынешнее мое положение называется иначе — доживание. При всех удобствах… Только что виделась с человеком, говорила, а его уже нет, унесли, увезли. Месяца не проходит, чтобы не возникла у подъезда «скорая помощь» или «перевозка». Наши активисты… представьте себе, у нас есть активисты в возрасте восьмидесяти и более лет… сейчас же вывешивают портрет в комнате отдыха, с траурной ленточкой, в цветах… Конечно, можно утешаться тем, что нас здесь около ста человек. И все мы не девочки-мальчики. Но все равно, все равно… Жить — совсем другое.
— Ах, не гневите судьбу, Вера Николаевна! — сказала Аллочка. — Это же счастье — жить, жить! Сколько умирает в двадцать лет! Особенно парней! Особенно сейчас, когда кругом стреляют, убивают, в заложники берут!
— Голубушка, вы правы, конечно, — согласилась Вера Николаевна. — В нынешнее время, когда столько стариков вынуждены побираться… Мы же в комфорте… Но зажились, сколько ж можно…
