Но… как подвести газету, коллектив, обнадеженного Макарыча?
В конце концов разнеженная всеобщим вниманием Марселина принялась с удальством пьяной забубенной бабенки отвечать на мои вопросы. Я только молила Бога, чтобы диктофон меня не предал.
Когда мы вышли из этого клуба-казино, было сложно понять — белая ночь ли длится или раннее утро так осветлило майские небеса.
Михаил сказал:
— Классное получилось интервью! Она с себя прямо все шмотки поснимала, голяком бегала… Про аборты, про гонорею… с кем как спала… почему ей член у члена правительства не понравился… Такой наворот! А ты чего киснешь? С таким интервью нашу газету расхватают в момент! Макарыч задушит тебя в своих объятиях!
— Михаил! Как ты можешь шутить! — набросилась я. — Мы же с тобой словно в выгребной яме побывали! В дерьме с ног до головы!
— Молоденькая ещё какая! — посочувствовал он. — Не видала настоящих выгребных ям… Эта-то Марселина-Софочка — шелупень шелупенью. Дешевка. На свете ж есть такие страшненькие субъекты-объекты, такие страхолюдины… Тебе очень тошно?
— Очень.
— Пошли ко мне. Я рядом живу. Выпьем кофе. Или чаю. Провожу до дому.
— Тебе что, так меня жалко стало? А себя? — подкусила, не задумалась.
— Я большой, метр девяносто, чего меня жалеть? К тому же, из автомата полоснуть сумею при необходимости… А ты не умеешь…
— Не умею.
— То-то и оно…
Мимо нас неслись огоньки машин и раструбы света от фар и словно бы все на какой-то праздник. Пахло выхлопными газами. И тем удивительнее было увидеть живую ворону у самого края шоссе. По всем законам она должна была взлететь и исчезнуть, но она сидела, слабо шевеля полураспушенными крыльями.
— Ой! — сказала я. — Ее же задавят!
— Не её, а его, — сказал Михаил. — Это вороненок.
Он шагнул к птице, попытался поймать. Но листва ближнего шатрового тополя неистово раскаркалась, из неё вылетела крупная, как утка, ворона и кинулась к вороненку с таким надрывным, требовательным криком, что в ушах засвербило. Вороненок шарахнулся от Михаила, вскочил на бровку тротуара и вдруг распустил крылья, закричал от отчаяния и неверия в собственные силы и — взлетел и сел на тополиную ветку.
— Вот так совершаются подвиги! — Михаил сверкнул белозубой улыбкой, не без почтения пригладил усы и бороду. — Мы с тобой научили вороненка летать. Теперь его кошка не съест. Ко мне?
— Давай. Ты мне кофе, а я буду орать-ругаться… потому что ненавижу я это поганое занятие — искать сенсации для «Светских сенсаций»! ненавижу! И Макарыча начинаю ненавидеть! И себя!
