— Нисколько не родня. Но вот же… Ей знаешь сколько было? Девяносто! Между нами — пропасть. Но завещание именно на меня. Фантастика!
— А что твой ненаглядный? На него б и вылила первый ушат восторгов-удивлений, — посоветовала я.
— Где, где… в отключке, в запое, известное дело… «зеленый период», «никто меня не понимает»… Придешь?
— Подумаю, — и положила трубку, а Алексею сказала назидательно: — Не мни, все-таки, из себя уж очень-то. Жизнь переменчива. Вон у Маринки не было ни гроша и вдруг наследство на голову свалилось. Значит, вполне может случиться и так: выйду я сейчас со своим раздутым лицом под кленовую сень и встретит меня принц Чарлз с белым «линкольном» и скажет: «Люблю тебя безумно!» И останешься ты ни при чем со своим скальпелем и «жигуленком» доисторической модели.
— Тебя, выходит, мой старикашка-«жигуленок» напрягает? поинтересовался с железом в голосе, прищурив синие глаза.
— Ну извелась прямо! И что ты не Киркоров! И не какой-либо хоть завалящий Копперфильд!
— Мы что, вот-вот поссоримся? — его темные брови сошлись в одну литую полосу.
— А чего нет! — понеслась я через кочки куда глаза глядят. — Еще в загс не сбегали, а ты уже готов посадить меня в банку с формалином, от жизни отгородить!
— Дурочка! — начал, было, он восславлять по новой роль мужского рассудка в жизни женщины. — Надо же кому-то из двоих не витать в облаках…
И тут опять телефон, и опять я схватила трубку, и опять голос Маринки, но уже растерянный:
— Оказывается, эта Мордвинова-Табидзе не сама по себе умерла, она задохнулась при пожаре…
— Кто тебе это сказал?
— Позвонил какой-то Борис Владимирович Сливкин. И сказал, что она сгорела.
— Как? — не поверила я. — В Доме ветеранов работников искусств? Что, весь Дом сгорел?
— Он только сказал, что она сгорела, задохнулась, и что она ему дачу свою подарила, а он её передарил… И что он улетает по делам в Бразилию. Месяц назад подарила.
— Сколько событий стразу! Чепуха какая-то… Зачем, интересно, девяностолетней старухе продавать дачу? И как он узнал твой телефон?
— Не знаю. Он знает, что завещание написано на меня.
— Может, он её родственник?
— Говорит, нет. А сгорела она ещё две недели назад.
— И только сегодня тебе сообщили про завещание? И объявился это Сливкин? Темное дело, Маринка… темноватое…
— Вот я и говорю — приходи, у меня Олежек приболел, а то бы я сама примчалась. Вот ещё что: Мордвинову уже похоронили. Говорят, морг распорядился… Еще он, этот Сливкин, сказал, что у Мордвиновой есть ценные вещи. Так я тебя жду!
