— А тебе бы в библиотекарши. Сидела бы тихо, как в банке с тальком… Ух ты! А зад-то какой себе приделала! Ну Танька!
— И зад одобряешь?
Он показал большой палец.
— А ежели таким манером?
Я повертела перед ним объемным своим-не своим задом в стиле, положим, проституток из первых картин итальянского неореализма.
Митька расхохотался:
— Ну даешь! Ну прямо как путанка с Тверской!
— Смотри, Митька, если провалюсь — ты и будешь виноват!
— Перчатки надень, перчатки тут самое оно! — посоветовал со знанием дела. — Черные! Длинные! У матери были, вроде…
— Умница! Кружевные! Самое оно!
Вот такой-рассякой и я вышла в положенный час за дверь своей квартиры. Ну, шлюшка и шлюшка… Или, что тоже могло прийти в голову посторонним наблюдателям, — молодайка с приветом.
Триумф ощутила, когда Маринка засекла мою фигуру удивленным, неузнающим взглядом, когда я подошла к ней вплотную и кокетливо-мяукающим голосом принялась расспрашивать, как лучше всего проехать к Сокольникам и можно ли где-то здесь, поблизости, найти нотариальную контору… Когда же я вдруг спросила её своим натуральным голосом:
— И тебе не стыдно? — она все равно не решилась признать в развязной дамочке, одетой дико, свою вековечную подружку.
— У тебя же стопроцентное зрение! — укорила я её. — Да я это, Татьяна, которую ты знаешь тысячу лет! Но с этой минуты — Ольга. Как в «Евгении Онегине», как мы с тобой в школе еще… Я — Ольга, ты — Татьяна Вспомнила?
— Еще бы! Как нам хлопали! Какой был Алик Филимонов, он же Ленский! В кудрях! Как ему шел цилиндр!
— А Юрчик Пономарев? Стройненький, горделивый… Нам ещё девчонки завидовали, что мы с ними на сцене. И в «Севильском цирюльнике»…
— И в «Горе от ума». Юрчик — Чацкий, это же блеск! «Карету мне, карету!»
— Хватит воспоминаний! — осадила я Маринку. — Главное набраться нахальства, вспомнить, так сказать, молодость.
— Ты набралась! — заявила Маринка ехидно. — Чего только на себя не нацепила! Прямо какая-то сумасшедшая примадонна! И вся в духах! Ах, ах!
— Значит, вызываю абсолютное восхищение?
— Но чуть-чуть и сомнение в качестве своего разума, — ввернула подружка. — Но почему б и не поприкалываться? Сыгранем! А то будень, будень серый, длинный и противный. Сыгранем, Ольга! Отколем номерок!
Мы сбежали по каменным ступенькам в глубины метро.
На лесной тропинке, в безлюдье, я повторила Маринке:
— Ольга я, Ольга! Говорим друг с другом мало. Мне хочется понаблюдать за всеми, кто войдет в комнату Мордвиновой. Пригодится. Ты же не стесняйся — забирай все мало-мальски ценное. Стесняться нечего. Тебе жить на что-то надо, Олежку тянуть заодно с Пабло Пикассо, пока он не выберется из своего «зеленого» периода с помощью Библии.
