Очень странное, неповторимое ощущение!
Я как бы раздвоился — сам себя я чувствовал невесомым, бесплотным, живущим как бы вне времени и пространства, а в то же время во мне жило нечто, что все еще действовало и существовало по старым законам. Оно сурово и скрупулезно проверяло мое состояние и, как строгая мать капризному ребенку, указывало:
«Это твоя нога. Она вовсе не невесома, как это тебе кажется. У нее прежний объем, прежний вес и даже обувь того же веса. А вот — рука. Подними ее, а теперь брось как неживую… Видишь, тебе кажется, что она опустилась легко, невесомо, а на самом деле ты чувствуешь, что в ней прежний вес и этот вес даже слегка рванул ее в плече».
Открывая все новые и новые особенности этих странностей в себе, я случайно посмотрел на часы. Они шли. Стрелка равнодушно прыгала по циферблату. Но что-то почудилось мне в ее размеренном движении, а что именно, я не успел решить, но механически отметил время своего первого взгляда.
Потом я стал вспоминать, что же со мной произошло.
Голова слегка побаливала, и мысли были отрывистые, скачущие… Они рассердили меня, и я опять невзначай посмотрел на часы. На этот раз они меня поразили. Выходило, что прошло не более двух-трех секунд, хотя я ощущал, что прошло по крайней мере несколько десятков минут. А часы бесстрастно показывали — прошло всего-навсего две-три секунды.
Теперь, когда я смотрел на них и только на них, я видел, что они передвигались с обычной скоростью — скок, скок, скок…
Но стоило мне отвернуться и начать думать, вспоминать, как часы словно останавливались, тормозились. Мысль двигалась явно по иным законам, чем раньше. И мне стало страшно. Так страшно, как никогда в жизни. Нет, не потому, что я боялся смерти. Каждый из нас знает, что смерть — всегда рядом, и привыкает к этому, умеет смело смотреть в глаза любой опасности. Наконец я вполне сознательно согласился с командиром и пошел на то, чтобы в случае неудачи умереть. И все-таки, несмотря на все это, мною овладел страх, даже ужас.
Я был тем же, чем был всегда, жил в тех же, кажется, условиях корабля и космоса, и в то же время я был уже не тот, что всегда. Я уже понимал, что живу как бы в двух временных измерениях, в двух состояниях. Это было так противоестественно, что мне захотелось закричать.
Я вскочил на ноги и огляделся — все в рубке управления было на своих местах, ничто не нарушилось, ничто не изменилось.
Я прислушался: корабль дышал так, как он дышал всегда, во время спокойного, запрограммированного полета, когда экипаж месяцами может жить, работать, учиться и отдыхать, не прикасаясь к приборам, — роботы делают все сами.
