Остаток дня прошел так же, как и вчера — я набрала трав, развесила кое-что сушиться на сеннике и сварила вторую порцию зелья. На третий день Парафена села, на четвертый сделала первый шаг по избе, опираясь на своего Крольчу.
Память её восстанавливалась хуже, чем способность ходить. Госпожа Морислана посылала за мной каждый вечер, чтобы расспросить о бывшей прислужнице. Но сказать мне было нечего, Парафена из случившегося не помнила ничего. Единственное, что меня обрадовало — с третьего дня она начала говорить и перестала сопротивляться при смене повязки. Но все её слова оставались разговорами ребенка — дует, холодно, больно, дай, уходи, пряник, вода. На четвертый день она начала выдавать небольшие речи, складывая по три-четыре слова вместе:
— Тетя делает больно! Дядя, дай пряник!
Тетей Парафена называла меня, дядей — Крольчу. На пятый день, однако, её разум повзрослел. Она за ночь выучила имя своего мужа, и когда я зашла в их избу, сопровождаемая молчаливым Рогором, выпалила:
— Крольча, страшила-то какая! Гляди, вон! Ужас!
И ткнула в мою сторону пальцем. Крольча, стоявший тут же, побледнел, с размаху отвесил поклон в мою сторону.
— Прости, милостивица! Не в разуме она! — Потом повернулся к жене, сказал с мольбой: — Ты уж так не говори, Парафенушка! Это травница, что пришла тебя врачевать. Госпожой Тришей кликают.
— Травница? — Парафена глянула с кровати ясным взором, помолчала какое-то время.
И я поняла, что она роется в памяти. Потом бывшая служанка моей матушки сказала нечто, от чего у меня забилось сердце:
— Травница. Да, знаю. Это с травками ходить и лечить, да? Ещё наговоры и зелья.
— Точно. — Громко согласилась я, подходя поближе и уже привычно окидывая взглядом её ногти. Красноватая полоса была едва заметна. — А ещё раны шить и зубы дергать. Подобру тебе, Парафена!
Баба глядела на меня, и на лице у неё была тень узнаванья. Она подвигала бровями, сказала неуверенно:
— Я тебя вроде как знаю.
У меня оборвалось дыханье. Служанка моей матушки вполне могла видеть меня в детстве. Значит, она начала вспоминать?
— А вроде как и нет. — Задумчиво закончила Парафена. — Триша-травница, да? Нет, не помню.
Я присела на край кровати и начала выспрашивать. Увы, к бабе вернулись только обрывки из прежней жизни. Ни меня, ни того, кто окормил её саможорихой, Парафена не помнила. Впрочем, она и детей-то своих вспомнила едва-едва. Да и то с подсказки рядом стоявшего мужа.
Крольча, тем не менее, сиял. Баба его теперь ходила без посторонней помощи, и даже один раз сумела сварить горшок каши под мужниным присмотром. Через три седьмицы, к Свадьбосеву, он собирался забрать детей у сестры.
