А я мешала варево больной левой, чтобы нагрузить её работой. И вела ложку то посолонь, то противосолонь. Да ещё и дула в котелок — чтобы пар отогнать да взглянуть на варево.
Уж больно чудно на него глядеть.
Сок травы всегда поначалу красит воду в черное, но потом зелье становится прозрачным — вроде как смотришь в осеннюю лужу, где все на просвет, но дно земляное, выстеленное потемневшими опавшими листьями. Затем прозрачность заплывает краснотой. А уж после мутнеет и выцветает.
Готовое приворотное зелье выходит цвета глины, рыжее с радужным отливом и густое. За один раз травница вываривает немного, едва хватит дно миски прикрыть. Иначе нельзя. Если попытаешься наварить больше или несколько раз в день варку затеешь, приворотное не сработает. И пойдет о тебе слава, что не травница ты, а так, пустодельша и пустомельша.
Дело тут не только в травах, но и в самой травнице. Каждое зелье от души что-то забирает. Вот потому-то новое зелье можно варить только на следующий день. Чтоб утерянное душой вновь вернулось.
Полный горшок приворотного, что отдала когда-то бабка Мирона за меня — целое богачество, если вдуматься. Мы с бабкой каждую осень сбываем по неполному горшку торговцу Гусиму. Бельчей за него хватает на десять мешков муки и шесть мешков пшена. Но варить его приходиться все лето. Нет, конечно, не будь больных и рожениц, к которым надо ходить, дело пошло бы быстрей. Однако травницы, как бабка Мирона говорит, живут под особым надзором Киримети-кормилицы. И нельзя им разменивать людские жизни на корысть от зелий — не простит того великая богиня, руки сведет или неизлечимой порчей одарит.
Под конец я бросила корень, нарезанный тонкими стружками. И ещё раз подула, чтобы полюбоваться, как по темно-рыжей гуще вдруг стрельнут серые прожилки. А потом рыжина смешается с серым воедино, станет густой, яркой, с переливами.
Закончив с варкой, правой рукой я утянула котелок на свободный край подтопки, под которым не было огня. Ложкой выбрала неуварившиеся куски стеблей и стружки от корня, бросила их на прогорающие поленья. Большая часть травы успела истаять при варке, загустив зелье. Готовое приворотное я слила в горшок, прикрыла тряпицей и водворила в корзину. Вот и все.
На двор уже опускались сумерки, чуть прохладные от близости леса. Синие, как ягоды с куста ежевики, тени накрыли и коровник, и конюшню, и высокий каменный дом. В окнах поперечного сруба в конце двора играли отблески зажженных лучин. Я вышла, прислушалась — оттуда доносились взрывы хохота. И так было ясно, куда идти, но я все же спросила у Рогора, поджидавшего у двери поварни:
