Теперь он заблаговременно обмотал руки тряпицами, да и само оружие завернул в шерстяное одеяло, заглушив голодный звон обиженного Головоруба. Перевязал веревкой и закинул за спину. Брата он бережно поднял на руки и торжественно двинулся к выходу.
Родственники, оставшиеся на ночевку, боязливо посматривали из-за дверей своих комнат, но мешать не посмели. Когда же братья покинули дом Джеремии, они тотчас же кинулись обыскивать дом в поисках вожделенного золота. А золото тем временем шустро убегало к небольшой калитке в городской стене, которой пользовались исключительно в темных целях. Правда, все унести у Джарвуса просто не хватило сил, поэтому гоблин поступил по известному принципу орков: что не съем, то понадкусываю. Золото, что не уместилось на щуплых зеленых плечах, благополучно утонуло в выгребной яме около дома.
Возле калитки деревянный палисад практически не охранялся, стража в количестве двух подвыпивших мужиков, увлеченно игравших в кости, сидела в относительно теплой и сухой сторожке – все-таки последний раз Ведьмин Яр штурмовали орочьи банды во время возвышения Горгонадца, и когда-то в это время последний раз и ремонтировались стены.
6.
Джеремия вывалился из окна и шмякнулся в мусорную кучу, глубоко погрузившись в залежи гнилых капустных кочерыжек, картофельных очисток и обглоданных костей. Адреналин еще кипел в крови, а сердце неистово билось в клетке ребер, словно птичка, стремящаяся на свободу. Такого Глазастик не переживал уже давно, а может быть и никогда. Он до сих пор помнил бурлящую силу проклятой секиры, ее неистовую злобу и ярость, жидким пламенем, растекшимся по венам. Благоразумный и рассудительный, в некотором роде даже бессердечный Джеремия ощутил себя вдруг диким берсеркером, что с пеной на губах кусал край щита и крушил черепа врагов. Правда, силенок в Глазастике было не так уже и много, да и вместо щита - подол ночной сорочки, изжеванный теперь в тонкие влажные лоскутки.
Но холодные помои привели его в чувство, горячка боя схлынула, оставив после себя усталость и ноющую головную боль. Джеремия с осторожностью потрогал лоб: к пальцам прилипла тонкая корка запекшейся крови, а чуть выше слипшиеся волосы образовали естественную повязку, срывать которую Глазастик не ощущал никакого желания. Он пошевелил ногами и руками, проверяя, все ли в порядке, ничего ли невзначай не сломалось. Слава Святому Свету, но тело было в относительном порядке, не считая разбитой головы, пары синяков и ушибленного копчика.
