— Здесь поэма.
— Поэма?!
— Всего пять страничек.
— Тогда читай. Как называется?
— «Прямое попадание».
Я начал, запинаясь, читать.
— Читай нормально, — сказал Ивашов. — Я хочу иметь точное представление.
Это прозвучало приказом, и я взял себя в руки. Поэма заканчивалась четверостишием, посвященным, как и вся она, дворнику, который спас нам с мамой жизнь:
В скорби даже зенитки умолкли на крышах,
В скорби улицы все погрузились во тьму…
И хоть он не услышит, никогда не услышит,
«Я уже не ребенок!» ― говорю я ему.
— В этом мне и нужно было убедиться, — медленно произнес Ивашов.
— В чем?
— В том, что ты уже не ребенок. Я-то как раз хочу, чтобы дети и во время войны оставались детьми. Но тебе уже семнадцать… В таком возрасте войсками командовали и создавали выдающиеся произведения.
Я понял, что мою поэму он выдающейся не считал.
— Конечно, сочинять поэмы в семнадцать лет — это одно, — продолжал Ивашов, — а выдерживать нечеловеческие испытания… сражаться и погибать… это другое.
Дверь с аккуратными ромбиками наполовину открылась, и Тамара Степановна, подняв на Ивашова все те же растерянно-восторженные глаза, сообщила:
— На проводе Москва.
Во время чтения поэмы ни Москва, ни Тамара Степановна перебивать меня не хотели.
Я чувствовал, что Ивашов разговаривает с кем-то очень значительным, хотя он не поднялся со стула и не изменил тембр голоса.
— Сделаю все возможное, — сказал он. И, выслушав какое-то возражение, ответил: — Я про себя сказал… А люди только и занимаются тем, что делают невозможное.
Опустив трубку, он тем же спокойным голосом продолжил беседу со мной:
— Так вот… У нас тут издается газета. Правда, всего на двух полосах. — Он взял со стола и протянул мне газетный лист формата «Пионерской правды». — Называется «Все для фронта!». Не очень оригинально, но выражает главный смысл тог©, что мы делаем. Газета ежедневная, а в редакции всего два работника — редактор и машинистка. Фактически даже один: у машинистки малые дети — то они болеют, то она сама. Увольнять жалко, не будем. Я дал команду машинописному бюро: пусть помогают! Среди эвакуированных обнаружили студентку филфака — будет корректоршей. А вот литературного сотрудника нет… Им будешь ты.
— Я?.. А школа?
— Придется отложить до победы. Повторяю: я хочу, чтобы дети были детьми, а школьники — школьниками. Но чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных решений! Некоторые считают, что и у детей все должно быть до предела напряжено. Я не согласен! Пока можно уберегать от пекла, надо уберегать. Ну, а если… Тут уж ничего не попишешь. — Он затих на мгновение. — Твою будущую работу я бы пеклом не стал называть. Зачем же преувеличивать? Но отвечать за газету, как и редактор Кузьма Петрович, будешь по-взрослому. Не ребенок так не ребенок!.. Судя по твоим стихам и рекомендациям Александры Евгеньевны, ты можешь справиться. — Его глаза вопросительно прицелились в меня. — Слова «прямое попадание» имеют не только отрицательный… страшный смысл. Смотря кто и куда попадает! Вот я, к примеру, надеюсь, что твое назначение будет моим прямым попаданием. А надежды начальника стройки в военное время должны сбываться!
