. В материалах комиссии Шанина сохранилась запись показаний одного из заключенных, который рассказывает об издевательствах, чинимых начальником командировки в Кандалакше: «В 3 отделении на к[омандиров]ке «Кандалакша» был начальником некто Евстратов Андрей Самойлович. Здоровый парень, косая сажень в плечах. Этот занимается тем, что «ласкает», как он выражается. «Ведите его сюда, я его обласкаю». А ласкает он всегда здоровенной палкой. Однажды он на к[омандиров]ке «Кандалакша» в своей комнате так «ласкал» одного заключенного, что тот весь в крови лишился сознания. И что больше всего возмутительно – это то, что [как] человек сознательный, [он] выбирал палку с гвоздями»[57]. Смертность на командировках была, судя по всему, очень высокой, и места захоронений умерших там до сих пор не установлены[58].
Естественно, что мысли о том, как избежать такой печальной участи, заботили многих заключенных. Побеги с командировок в целом были делом регулярным и имели гораздо больше шансов на успех, чем попытки бежать с Соловецких островов. Недалеко была финская граница, при хорошей подготовке и удачном стечении обстоятельств через несколько недель беглец оказывался в другом государстве. М.М. Розанов писал, что особенно много уходов случилось летом 1930 г. – после проверки Шанинской комиссией и ареста отличавшихся особой жестокостью лагерных охранников строгость надзора заметно упала[59]. Происходили такие случаи в основном летом, и решались на них люди, занятые на более легких работах, чем лесоповал[60].
С лесозаготовок убегали редко. Такие случаи были чаще актами отчаяния, обреченными на неудачу, чем продуманными и спланированными операциями. Известен, впрочем, и пример удачного побега с лесной командировки Баб-дача – похоже, он стал довольно громким событием для всего лагеря, из уст в уста передававшего рассказ о том, как «несколько заключенных, не выдержав издевательств и истязаний, вооружились топорами, выданными им для работ, обезоружили стражу, разбили кладовую, взяли необходимый запас одежды и продовольствия и, в числе шестнадцати человек из шестидесяти, бывших на командировке, ушли в Финляндию»[61]. Неудачных побегов все же было гораздо больше – беглецов ловила не только лагерная охрана, но и местные крестьяне, которым за поимку беглого УСЛОНовца уплачивалось вознаграждение[62].
Однако при всем вышесказанном мемуаристы не раз отмечали меньшую жестокость режима на командировках, чем на островах. Здесь реже бывали случаи открытого садизма, бессмысленного издевательства над людьми, которыми славились Соловки в середине 1920-х годов. Подчинение всего режима производственным целям заставляло ценить человека по меньшей мере как рабочую единицу, необходимую для выполнения плана. Питание на командировке было несколько лучше, для заключенных с образованием и производственными навыками открывалась возможность лагерной «карьеры» в виде работы в отделах на должностях специалистов или в канцелярии управления. С 1930 г. СЛОН прекратил свое существование: теперь он назывался «Соловецкий исправительно-трудовой лагерь ОГПУ»
