Офицеры ответили дружным «ура!».
– Наливай, – распорядился Тройкин и, подбежав к столу, отпил шампанского прямо из бутылки. Потом он откупорил новую и, налив в стакан пенящегося светло-желтого вина, преподнес его Анжелике. – Бокалов у нас нет, маркиза, – извиняющимся тоном заметил он, – Чичагов вез, да все украли у него, – ротмистр скрыл улыбку в пышные усы. – Так что вот из стаканов, пожалуйте.
– Меня это не пугает, – улыбнулась Анжелика и пригубила шампанское.
– Чего ж из стаканов? Ты вон в ту кадушку наливай, – Давыдов вытащил из сеней старинную деревянную ендову весьма внушительных размеров, – сюда бутылок пять войдет разом. Вот уж откушаешь так откушаешь. А из бокалов маркиза и в Париже попьет. Эка невидаль!
– А в самом деле, – подхватил Тройкин, – сливай сюда, сколько влезет, – пустим по кругу.
Идею ротмистра поддержали – наполненную ендову гусары передавали друг другу, отпивая из нее. Анжелику усадили на шкуры, подстелив поверх бархатное одеяло, отороченное мехом рыжей лисицы. Денис Давыдов взялся за гитару.
Тут же невесть откуда в центре комнаты появилась цыганка – красивая, худая и бледная, с блестящими черными глазами и с черными курчавыми, сизого отлива волосами. Взмахнув красной шалью, она извивалась в танце как змея, позвякивая монисто и бесчисленными браслетами, украшавшими запястья. Потом упала на колени – вся грудь ее задрожала, заходила ходуном, звон монисто сделался сильнее – она откинулась назад, длинные волосы ее пронеслись по полу, и вдруг выпрямилась, поднялась молнией, и снова закружилась в танце, быстро перебирая босыми ногами.
– Ох, Матреша! Ох, огонь! – восхищались плясуньей офицеры.
Ротмистр Тройкин куда-то исчез, но как только цыганка закончила танец, появился, бросил танцовщице в награду нарядный вышитый шелком платок и громко объявил:
– А теперь, господа, гвоздь программы! Мадемуазель Жорж прочтет монолог… – Он отступил на шаг и… придавил кота, скользнувшего за Тройкиным в комнату.
Послышалось душераздирающее «мяу». Гусары захохотали.
– Это еще не мадемуазель Жорж, – не растерялся Тройкин. – Это кошачье соло. Ну-ка, пошел вон отсюда! – Тройкин схватил «хозяина» за шкирку и выбросил в чулан. – Погуляй там покуда… А вот теперь, господа, – снова объявил он, – уже точно мадемуазель Жорж.
К большому удивлению Анжелики, чувствовавшей себя скованно среди русских, она оказалась не единственной француженкой здесь. Французская актриса, которую война застала в Петербурге, похоже, вовсе и не намеревалась, как Анжелика, отправляться к своим.
