Словно по какому-то незримому сигналу мое сознание сжалось в бесконечно малую точку—мерцающую вспышку меньше самой малой субатомной частицы. Я наблюдал, как из лучистой энергии сгущались облака и смешивались друг с другом. Из этих лучистых паров прорастали живые духи деревьев, и морей, и плодородных полей—лишь для того, чтобы снова раствориться в бесформенной энергии. Я был повсюду—больше всего самого большого и меньше всего самого малого.
Когда эти вихрящиеся энергии творения померкли, я снова обнаружил себя в обыденном настоящем, которое мы так уверенно называем реальным миром. В мое сознание вновь ворвались голоса людей, и музыка, и запах кофе, и гренок. Однако все это перестало быть обыденным.
Слезы подсыхали, и я видел все вокруг более отчетливо. Все казалось свежим и чистым, озаренным изнутри. Все формы одновременно ощущались как энергия. Однако было еще нечто, скрытое глубоко в самых тонких формах энергии.
Это нечто непознаваемо, и все же я его осознавал. Оно было разумным и сознательным. Но в первую очередь—сострадательным. Это и было Состраданием. И каким-то образом я был Этим.
Состояние внутренней безмятежности и блаженства продолжалось около пяти недель. Занимаясь повседневными делами, я замечал, что рутина наполнилась особого рода непринужденностью. Иногда я чувствовал себя отделенным от явлений мира, как будто безмятежность подняла меня над суетой, но при этом я оставался неотъемлемой частью происходящего—был един со всем этим. Не думаю, что такая перемена стала заметна для родных и друзей. Она была столь же тонка, сколь и глубока. Вполне возможно,что на самом деле это состояние вовсе даже и не стало менее интенсивным со временем—просто я его ассимилировал.
Я привык к нему, и жизнь стала казаться мне такой же нормальной, как и прежде, за исключением одного—в ней появилось нечто настолько невообразимо приятное и в то же время совершенно естественное, что я решил рассказать нам об этом в книге.
С того дня мне больше не нужно искать безмятежности.
Да, порой я утрачиваю ее на полдня... иногда на более долгий срок. Но она всегда возвращается. И мне для этого не приходится прилагать ни малейших усилий. Внутренний покой приходит ко мне, как ребенок к матери после долгого отсутствия. Мы обнимаемся, словно родитель и дитя, и продолжаем свою совместную жизнь, не особенно заботясь о тяготах повседневности.
Я называю это спонтанное возвращение к состоянию безмятежности
