Отпугивающими примерами вновь послужили три генерала: погибший на деле 4 августа 1941 г. у Старинки от прямого попадания снаряда командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов, из солдатской смерти которого извлекли выгоду таким способом, попавший в плен тяжело раненым командующий 12-й армией генерал-майор Понеделин, а также командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов. Их обвинили в том, что они трусливо сдались в плен «немецким фашистам», тем самым совершили преступление дезертирства и нарушили военную присягу. Однако обвинение касалось не только одних этих генералов, но и членов Военных советов армий, командиров, политработников, даже служащих особых отделов, командиров полков и батальонов и практически каждого солдата Красной Армии, который не позволил убить себя на передовой за «товарища Сталина». «Трусов и дезертиров надо уничтожать», — повторил Сталин, и теперь он приказал считать «командиров и политруков», бегущих от врага или сдающихся ему, «злостными дезертирами, клятвопреступниками и изменниками родины» и «уничтожать на месте». Так, генералы Понеделин и Кириллов после плена и пятилетнего следствия были уже 25 августа 1950 г. приговорены к смерти Военной коллегией Верховного суда СССР и расстреляны. «Командиров и красноармейцев», которые предпочли сдаться в плен вместо того, чтобы сражаться и умереть, надлежало уничтожать «всеми средствами на земле и с воздуха». В соответствии с этим советская авиация атаковала и бомбила переполненные лагеря для военнопленных, например, под Орлом и Новгород-Северским. То, что для советского руководства не существует военнопленных, а имеются лишь изменники родины, стало в Красной Армии общеизвестно не позднее финской зимней войны, а о недостойной практике судебной ответственности всех членов семьи знал каждый советский человек. Всем военнослужащим Красной Армии теперь еще раз недвусмысленно пригрозили, что семьи сдавшихся офицеров и политработников будут арестовываться, а семьи сдавшихся красноармейцев лишат «государственных пособий и помощи». Но практика чаще всего выглядела куда хуже.
Типичным для Сталина и характерным для отношений в Красной Армии было то, что он не воззвал к постоянно заклинаемому «советскому патриотизму», а, напротив, счел распространение страха и ужаса подходящим средством, чтобы побудить красноармейцев сражаться за их «социалистическое отечество». Это проявилось и во время кризиса 1942 года, когда, невзирая на систему террора, и без того доведенную к этому периоду до совершенства, Сталин еще раз прямо обратился к советским солдатам всех рангов в угрожающем тоне. После того, как в июле 1942 г. на южном участке наметилась угроза прорыва немецких наступающих соединений вглубь страны и в немецких документах уже пошла речь о «паническом» и «диком бегстве» советских войск, Сталин в качестве народного комиссара обороны 28 июля 1942 г. издал приказ № 227, практически — еще одно ужесточение приказа № 270 от 16 августа 1941 г. Недвусмысленными словами напоминалось теперь о требовании ликвидировать на месте или передавать для осуждения военному трибуналу «изменников родины», сдающихся врагу или предающихся бегству от него, «паникеров и трусов». В Рабоче-Крестьянской Красной Армии, якобы, исполненной «горячим советским патриотизмом» и «массовым героизмом», не только военнослужащие низших офицерских рангов, как командиры взводов и рот, или даже командиры батальонов и полков, но и точно так же все генералы, командиры дивизий и корпусов, а также командующие армиями и их Военные советы, военные комиссары и политруки, не говоря уже о солдатской массе, считались в принципе способными к «измене родине», и им угрожали суровым возмездием. Кроме того, Сталин приказал сформировать «смотря по обстановке» штрафные батальоны по 800 человек для всех неустойчивых «средних и старших командиров» и «соответствующих политработников» и штрафные роты для всех пораженчески настроенных младших командиров и рядовых, чтобы дать им возможность «искупить кровью свои преступления перед Родиной». Для военнослужащих этих штрафных подразделений, беспощадно использовавшихся на особенно трудных участках фронта, это практически означало, что они считались амнистрированными лишь в случае тяжелого ранения, а при легком ранении, после излечения их тотчас вновь гнали под огонь. Хорошо вооруженные заградительные отряды позади сражающихся войск получили приказ открывать огонь по отступающим частям или солдатам и «расстреливать на месте паникеров и трусов».
