– Что с тобой случилось?
– М‑м‑м.
Она ткнула его в плечо:
– Что случилось?
– Где?
– Здесь.
Элис обвела пальцем шрам.
Его бархатный ото сна голос прозвучал невнятно. Он ответил в подушку:
– Нила. Злобная шавка меня укусила.
Воспоминание начало всплывать на поверхность, медленно, но уверенно, отметая все препятствия, которые Элис ставила у него на пути. Слова Натали, но из уст Томаса. Злобная шавка. Она пыталась не вспоминать остального, но слова сестры захватили ее водоворотом и потянули на дно. Это не помешало ей оторвать кусок от Томаса. Я видела шрам.
Она повернула замок в двери гостевой комнаты. Она задернула занавески и сорвала с себя халат Томаса, возненавидев его прикосновение к своей коже, с готовностью принимая острую боль, которой отозвались резкие движения. Ее собственные вещи были жесткими от засохшей грязи и до сих пор пахли озером, но она натянула их и села на постель, закрыв уши руками. Он барабанил в дверь, звал ее по имени, потом, позднее, проклинал ее. Она слышала, как он уходил и возвращался, и снова уходил, и снова возвращался. Она слышала, как его идеальная спина сползла по стене в коридоре. Она слышала перезвон бутылки и стакана и то, как его язык стал заплетаться от спиртного. Она слышала его дыхание и его сожаление, слышала его извинения. Слышала, как он уснул.
Элис напоследок окинула комнату взглядом, запоминая детали. Темные занавески, испачканный грязью коврик напротив шкафа, горка подушек на постели, холодной и строгой, будто она и не спала на ней в ту первую ночь после грозы. Клетка из золотой проволоки на прикроватном столике. Элис подняла ее и снова провела пальцем по спинке гуираки, по ее насыщенной, бесконечной сини. Как он там говорил? Я хотел, чтобы она испытала чувство потери. Элис отодвинула клетку в сторону и опустила птицу себе в карман.
Ноябрь 2007 года
Неужели он в самом деле ждал, что они переступят порог летнего домика и сразу увидят на стене обе картины, разделенные большим пустым пространством? Может, еще красный крестик, помечающий место третьей? Человек, открывший им дверь, Эван, не спускал с них глаз. Финч даже не видел, чтобы он моргал. Эван попросил, чтобы они не расходились по разным комнатам, и стал на страже у порога, будто ждал, что они улизнут с… чем? С жалким диваном, застеленным простыней? С потрескавшимися, пожелтевшими абажурами, покрытыми таким слоем паутины, что в нее можно было бы поймать небольшое млекопитающее? Финч посмотрел, нет ли на полу пауков. На восточном ковре белела залысина размером с его голову, а то и больше. Столько всего пропало зря. Финчу сделалось дурно. Как понять Томаса? Он мог продать коттедж и какое-то время жить на вырученные деньги или, что маловероятно, но гораздо более здраво, вернуть что-то из долгов. Вместо этого дом пустовал, спрятанный за деревьями.
