- Безгрешный людей не бывает, - уверенно заявила она.
Глеб тяжело выдохнул и признался:
- Конечно не бывает, но так уж случилось, что все мои грехи - это через чур излишнее
употребление ядов, убитые комары в летнюю ночь и парочка разбитых женских сердец. Поэтому
я, как правило, отделывался лишь треснувшими колбами в лаборатории и часами запойных
стихотворных ночей – в страданиях одинокого сердца.
- Как-то мелко.
- Ну уж прости, что не оказался убийцей мирового масштаба, - и в подтверждение своих
слов схватил ладонь Карины.
И ничего не произошло – пустота и тишина. Горбуша даже разочаровалась.
- Ничего-о-о, - протянула она.
- А это потому, что за старые грехи я уже расплатился, а новых пока не наделал.
На протяжении всего обратного пути Карину мучило тяжелое ощущение. Собственная
совесть не давала покоя, заявляя, что именно она – Карина, виновата в инфаркте мужика. И пусть
тот это заслужил, но ведь именно ее дар послужил катализатором, запустившим весь механизм
мщения. - Глеб, - тихо позвала девушка. – А ведь мне теперь нельзя подходить близко к Трое.
- Это еще почему? – не понял ее беспокойства брюнет.
- Сердечный приступ этого человека – моя вина. Мой грех. Теперь дар Трои и мне
отомстит за это.
Магистр в очередной раз загадочно улыбнулся и как-то очень уверенно заявил:
- Зараза к заразе не липнет! Будь спокойна.
***
Новость о смерти Горгулия и о предательстве Глеба разнеслась по Академии уже на
следующий день после происшествия. Стараниями все той же Терции, которая на уроках этикета и
физкультуры вместо проведения занятий занималась распространением слухов и сплетен. Она
охала и ахала, причитала, что Академии наступает конец, что преподавательский состав
окончательно поредел, и, вероятнее всего, такими темпами до конца никто не доучится.
Однако уже в обед ректор Милонский навел порядок в этом царстве паники и заявил –
отсутствие преподавателей явление временное, и уже с завтрашнего дня он лично будет вести
курс истории, а Арвенариус возьмет на себя зельеварение.
Конечно, такое положение вещей учащихся устроило мало. Но всеобщая паника
поутихла, сменившись смирением перед неизбежным.
По Горгулию все скучали, уже в первый вечер к дверям его аудитории кто-то
заботливый принес поминальную бутылку вина и зажег свечи. Следом стали появляться
многочисленные венки и рюмочки с валерьянкой. А еще стойкий запах перегара, который упорно
не выветривался из бесконечных коридоров.
Филоний Милонский попытался отследить студентов, которые носят такие дары и
