Неужели привидения действительно мерзли на снегу и на ветру в своих длинных белых саванах, когда мы о них говорили? А может быть, они гуляли по земле только в старину, а теперь их нет? Ни одно не заглянуло к нам в окно, хотя я ждала их отчаянно. Старалась не заснуть, боролась со сном, как только могла. Но всегда засыпала, не дослушав до конца очередной страшный рассказ.
Зато днем в мертвый час я могла размышлять, буду ли я после смерти привидением, или бабочкой, или черным камнем... Не хотелось пугать людей по ночам, не хотелось падать в раскаленный ад на скользкий клеенчатый фартук рогатого черта с бородой, как конский хвост. Хотелось лететь в небо наперегонки с дымами и облаками...
Мне уже стукнуло пять лет, а я изо дня в день видела одно и то же: беленые стены палаты, кусок неба в окне, нянечек, сестер, врачей и больных. У меня был туберкулез позвоночника, я лежала в гипсовой кроватке, привязанная к койке матерчатыми лямками. Предметы — тоже одни и те же: тарелка, ложка алюминиевая, фаянсовый поильник с дудочкой, белый, как белок вареного вкрутую яичка. Я научилась есть лежа, поставив тарелку на грудь, и ничего не проливать, не ронять крошек.
Больше нечему было учиться. И от привычки к праздности и скуке меня спасали фантазии и размышления.
Повернув лицо к стене, покрытой неровной побелкой, я могла лежать спокойно, словно уснула, а на самом деле сочинять историю с продолжениями о тараканьем семействе, которое живет в трещине в стене. Трещина была еле заметной, но даже в самый светлый день внутри нее было темно. В этой темноте жил таракан со своим семейством. Он разговаривал с детьми, касаясь усами их маленьких головок. И они в ответ поглаживали его щеки усиками. Они боялись света, но им очень хотелось посмотреть, что такое свет? Отец объяснял, что они сами все узнают, когда вырастут. Но им не терпелось хотя бы кое-что узнать уже сейчас.
Поэтому они одним глазком подглядывали в щель и удивлялись... У них было много приключений. Я их придумывала сериями в каждый мертвый час, и этот страшный час пролетал незаметно и был для меня всегда живым.
Но вдруг эта игра потеряла для меня интерес. Одной больной принесли «Вечера на хуторе близ Диканьки». И теперь мы каждый вечер, дрожа от страха и наслаждения, слушали Гоголя.
Да уж, мертвецы были у Гоголя не чета нашим, больничным! Наши рядом с ними меркли. Они в темную ночь тихо струились над могилами или над пустой дорогой, наводя страх на одинокого позднего путника, они возникали колеблющимися видениями в ночной избе, стучали в окно, сообщая о чьей-нибудь смерти... Самое страшное, на что они были способны, — это приходить ко вдове, приняв облик ее покойного мужа, а когда она, наученная мудрой бабкой, вдруг разгадает обман и сотворит крестное знаменье, мертвец или бес обязательно исчезнет со злобным хохотом.
