— Билеты могут попасть в руки врагов только через наши трупы, — сказал Халил.
— Но ведь могут? Это ты сам подтверждаешь. Поэтому мы будем хранить их здесь.
Шабанзаде протянул руку в темноту сейфа и вытащил оттуда книжицу в ярко-красной обложке.
— Это мой партийный билет. И ваши тоже будут в сохранности.
— С билетами и без билетов мы всегда останемся большевиками. Это хорошо знает и Кербалай Исмаил. Но все же это мне не нравится. Нам вы доверяете и направляете туда, а билеты...
После этих слов Абасгулубек вытащил из нагрудного кармана завернутый в шелковый платок билет и положил на стол Шабанзаде.
Халил поступил точно так же. Оба они проделали это нехотя, с явной обидой...
***
Позади дымили пять тысяч труб домов Большого Веди. На холме справа то тут, то там желтели надгробные камни. Три всадника ехали по дороге, проходившей через кладбище. Впереди Талыбов — прибывший из города, человек в кожанке. Абасгулубек не мог подавить недовольства, вызванного присутствием этого человека. Поведение приезжего, который, боясь снега, надел черные очки, раздражало его. Абасгулубеку вообще не нравилось, когда в дело, за которое он взялся, встревал кто-то другой.
Шабанзаде представил их Талыбову. «Надежные, смелые люди. На них вы можете полностью положиться. Что же касается переговоров, первое слово за вами. Рекомендую прислушаться к их советам, от этого только выиграет дело».
...Дорога спустилась в ущелье. Они переехали реку, скованную льдом; дальше дорога петляла вдоль обрыва и наконец вывела их на широкую равнину.
Всадники ехали молча. Когда человек идет навстречу опасности, он, хочет того или нет, уходит в себя.
Халил продел уздечку через луку седла. Крупный, белый в серых яблоках конь шел иноходью. На лице его хозяина была усталость. В черных пышных усах застряла рисинка — незадолго до этого они ели плов в доме Абасгулубека. К себе он забежал буквально на минуту, чтобы накормить коня и предупредить жену. Домашние приготовились спать. Они лежали полукругом, упираясь пятками в еще не остывший тендир. Когда он вошел, дочка и сын встали. Младенец, лежавший в люльке, потер кулачками глаза, зевнул и заплакал. Лицо его сделалось малиновым. Жена взяла ребенка на руки и дала ему грудь. Халил опустился на коврик рядом с ней.
— Я уезжаю.
Он попытался сказать это как можно более спокойным и бесстрастным голосом, чтобы не волновать и не испугать ее.
— Куда?
— К Кербалай Исмаилу.
— Куда?! А сколько вас едет?
