Эстелла подошла к дочери и села рядом с ней, погладив ее по волнистым светлым волосам.
– Я знаю, что ты нервничаешь из-за предстоящего сезона, но не стоит так уж переживать, – сказала женщина более мягким тоном. – Следующие несколько месяцев будет весело. Вспомни, ты говорила, что боишься ехать в пансион для благородных девиц, а потом оказалось, что тебе там понравилось.
– Мне понравилось гулять по Парижу, а не составлять букеты и учиться есть апельсины с помощью ножа и вилки.
В открытое окно ворвался ветер, и Джорджия задрожала.
– Мама, я не знаю, что на тебя нашло. Вся эта суета с сезоном так на тебя не похожа. Ты всегда была свободолюбивой представительницей богемы. И я просто не понимаю, зачем ты заставляешь меня делать то, что сама возненавидела бы в моем возрасте.
– Дорогая, мы уже обсуждали это.
– И ты не услышала ни одного произнесенного мной слова.
– Я услышала, моя дорогая. Понимаю, ты хочешь стать писательницей, жить в чудной маленькой мансарде на Рив Гош. Я все понимаю. Потому что сама была такой. Я это чувствовала и делала.
Эстелла сменила позу, чтобы посмотреть дочери прямо в глаза.
– Я знаю, что иногда ты немного стыдишься меня. Знаю, что ты считаешь меня фантазеркой. Но я практичная женщина. Мне больше не хочется жить так, как раньше. Пусть у тебя недостаточно самоуверенности, чтобы стать натурщицей, но ты красива и молода. Ты можешь удачно выйти замуж, и, поверь мне, твои мечты стать писательницей исполнятся гораздо быстрее, когда у тебя появится подушка финансовой безопасности.
Поезд дернулся и остановился на станции Паддингтон, сопровождая остановку долгим свистком и пронзительным визгом тормозов. Джорджия знала, что возражать дальше просто не имеет смысла. Бессмысленно жаловаться на то, что она чувствует себя, как откормленная корова, которую посылают на ярмарку, – или более удачным будет сравнение с ягненком, отправленным на заклание? Их семья была разорена. Судьбу Джорджии уже решили: она должна смириться с планами матери, вознамерившейся подыскать ей подходящего мужа.
Эстелла заказала такси у вокзала, и, сидя в автомобиле, Джорджия прилипла носом к стеклу, изучая проносящиеся мимо лондонские улицы. Путешествие из Девона длилось более шести часов. Уже почти стемнело, и город за залитым дождем окном кеба превратился в мешанину огней и теней. Несмотря на протесты, Джорджия ничего не имела против Лондона. Она не считала его красивым или романтичным, как Париж, в который во время войны сбежала от бомбежек, но сложно было не восхититься Гайд-парком или отелем «Дорчестер», сиявшим в сумерках.
