Согласно законам Чингисхана, чужеземец, умертвивший ордынского вельможу, подлежал смертной казни немедленно. «Если, — гласил этот закон, — убийство было совершено после заката солнца, то убийца не должен увидеть восход его!»
Так бы всё и произошло, но начальник ордынской стражи видал этого русского юношу в свите князя Александра и знал, что это личный врач князя. Поэтому решено было доложить обо всём самому хану Берке, вопреки строгому запрету беспокоить хана ночью.
Сперва разбуженный среди ночи Берке злобно заорал, затопал ногами на своего дворецкого, пришедшего будить хана, стал грозить ему всякими ужасами. Но ему ещё раз со страхом повторили, что этот преступник, приведённый на его суд, не кто иной, как лейб-медик Александра, — тот самый медик, которого старый тангут сравнивал с Авиценной и против которого признавал своё бессилие. И тогда старый хан почувствовал злобную радость в сердце.
Хан Берке был не способен перенести, чтобы у кого бы то ни было из окрестных государей, князей был в их соколиной охоте сокол или кречет резвее, чем у него. И те, кто знал об этом и хотел угодить верховному хану Золотой Орды, приносили ему в дар своих лучших охотничьих птиц.
…В ту памятную ночь, когда впавший в неистовую ярость Берке тряс за бороду своего тангута-отравителя и вырвал у него признание, что против Настасьина он бессилен, хану долго не спалось. Как? У русского князя его личный медик бесконечно превышает познаниями прославленного медика, который обслуживает его самого, Берке! Не есть ли это позор ханскому достоинству — такой же, как если бы чей-либо кречет взвивался выше и сильнее бил птицу, чем ханский кречет?
И вот сейчас пред ним предстанет этот самый чудесный юноша-врач, предстанет, как преступник, обречённый на казнь. И в злобной радости, в предвкушении полного торжества своего, хан Берке немедленно приказал одеть себя, а затем ввести Настасьина.
Настасьина ввели в его шатёр со связанными руками.
Он молча поклонился хану, восседавшему на подушках, брошенных на ковёр.
Берке отдал приказание после тщательного обыска развязать юношу. Рослые телохранители стояли по обе стороны шатёрного входа и по обе стороны от Берке.
Настасьин спокойно оглядел хана. Берке был одет в шёлковый стёганый халат зелёного цвета, с золотою прошвою. На голове — шапка в виде колпака с бобровой опушкой. Ноги старого хана в мягких, красного цвета туфлях покоились на бархатной подушке. Берке страдал неизлечимыми язвами ног…
