Ооту Уоллас застал Иезекиля сидящим на снегу, у валуна. Шериф стащил с себя подшитые шерстью перчатки, расстегнул дождевик, сак и жилет, отстегнул подтяжки и распахнул муслиновую рубашку.
– Где оружие? – спросил Уоллас у своего подельника.
– Где-то т-т-там, в снегу, – пробормотал тот.
– В рукаве у него ничего не спрятано?
– Нет, я проверил.
Ооту посмотрел на Кёртиса.
– Ты его в живот ранил.
– Целился в голову, но п-п-получилось…
– Не переживай, Билли, все в порядке. Рога ты ему подрезал. Свинцом от «Уокера» угостил. Молодчик. Дело нескорое, верно, бускадеро?[12]
Иезекиль смотрел, как сочится между его пальцев черная кровь. Что-то серое снова и снова лезло из живота, и он пытался запихнуть это что-то назад. Кровь струилась по ногам и затекала в сапоги, а еще проливалась на камень и, расползаясь, вытапливала в снегу бордовую дыру. Шериф перевел взгляд на Ооту, потом на мальчишку, отправившего его на закатную тропу, и хрипло, с усилием, сказал:
– Устраиваете засаду, а? Это так вы работаете?
– Как получается, так и работаем, – пожал плечами Уоллас.
– И сколько взяли?
– Шестьдесят девять брусков по двадцать два фунта каждый.
– Так ты все подсчитал…
– Конечно, подсчитал. За пятьсот тысяч потянет.
Иезекиль кивнул.
– Может, купишь парнишке новый ствол? Этому «Уокеру» годков, должно быть, сорок.
Ооту ухмыльнулся.
– И одежку тоже, – добавил умирающий.
Билли смутился и покраснел. Ни на пальто, ни на дождевик денег ему не хватало, и, выходя из дома зимой, он напяливал на себя всю побитую молью рвань, какая только попадалась ему под руку, так что наряд его представлял собой несколько слоев из старых рубашек, ветхого сака двадцатилетней давности и синего сюртука, выжившего в домашнем пожаре в Теннесси, подтверждением чему служили обугленные по краям черные дырки.
Иезекиль снова посмотрел на Билли.
– Ты разбил сердце своей жене, сынок.
– Я тебе не сынок, – огрызнулся Маккейб. – Ооту, мне нужны его «Джастины». У меня ноги замерзли.
– Подожди немного, мы это еще обсудим. Учись соблюдать приличия, ладно? – отозвался Уоллас.
Иезекиль застонал.
– Черт! – вырвалось у него.
– Что, сильно больно? – спросил Ооту.
– Больнее не бывает.
Плотная, темная туча проплыла над перевалом и начала опускаться на каменное поле.
– Ну так что, теперь-то расскажешь? – снова заговорил Кёртис. – Терять тебе все равно уже нечего…
