Вот живет человек, размахивает руками, тянется к солнцу, любит пирожные, да и вообще влюблён, даром, что хочет похитить дочку торговца карандашами. Человек воображает себя наследником султана, украденного в детстве ужасными мамелюками, янычарами и асассинами. Жизнь на манер длинной скатерти, уставленной приятными штуковинами, видится ему с некоторыми пятнами, придающими ей дополнительное очарование. Верные друзья, битвы с врагами, интриги, недоброжелательство роковой красавицы, слава и даже богатство рисуются уже отчетливо, когда тропинка судьбы поворачивает за угол нагретого солнцем невысокого забора его кудрявой кареглазой мечты. Забора, поросшего мелкими розами. Да, непременно розами. Колючими мелкими розами с бутонами, изъеденными тлёй. Внезапный удар в лоб — главный прием жизни. Он неотразим.
Подступает тошнота, липкий холодный страх, смерть на дребезжащей бричке подкатывает, громыхая лопатой и киркой. И никто не приходит на похороны из-за плохой погоды: мелкий противный дождь, лужи, две разочарованные нищенки на паперти и неопрятный священник с водянистым лицом. Всё.
Меня укусила старуха. Старуха укусила меня за руку острыми гнилыми зубами. Укусила до крови, больно. Это случилось, когда я пришёл в тюрьму в подвале замка Муль, следуя человеколюбивой традиции навещать тамошнего узника по воскресеньям. Дикима ходила туда каждую неделю, я, разумеется, стал ходить туда вместе с ней. Тем памятным летом стояла неслыханная жара. С этой жары всё и началось. Ветер дул в наши края прямо из Африки, как будто не было тысячи миль голубого прозрачного простора моря. Песок пустыни приносило ветром в Анкону, песок хрустел на городских мостовых и забивался под двери. Днём лазоревые оконные ставни плотно закрывались, чтобы сохранить немного робкой ночной прохлады. Солнце жгло, в предместьях началась холера, и герцогский двор перебрался на загородную виллу Пацци в тень черешневых садов подальше от эпидемии, духоты неприятных воспоминаниях о покойном герцоге. Дикима писала мне оттуда по три письма в день, которые я потом получал сразу по дюжине. Я отвечал ей на розовой алжирской бумаге из лепестков гибискуса, рисовал ей в письмах Анконскую гавань с кораблями и фелюгами, сурепку среди камней или какого-нибудь жука. Если я присылал ей стихи в стиле «Дикима, Дикима, ты мною любима» — она сердилась, и количество её писем ко мне удваивалось. Она отсиживалась за городом, а я решил пойти в замок Муль один, не столько движимый соображениями человеколюбия, сколько для того, чтобы вспомнить наши с Дикимой походы в это ужасное место. Замок Муль, как известно, стоит прямо на в воде и со всех сторон окружён морем желтоватым от песчаника и мохнатых водорослей. Раньше замок был дальней оконечностью Устричного мыса, но дамбу разрушили волны, и замок превратился в остров. Чтобы добраться до него, надо было нанимать лодку за четыре сольдо в тихую погоду, и за цехин во время шторма.
