Райан любил ходить пешком, он бодро шагал через лужайку из полевых цветов и диких трав. Повсюду вокруг стрекотали кузнечики, стараясь заглушить все звуки мира. Он вспомнил, что когда‑то ему рассказывали, будто самцы этих насекомых практически превращались в своего рода музыкальные инструменты, чтобы издавать эти пронзительные, подобные песням звуки.
Вскоре Райан оказался неподалеку от склона холма, окруженного древними седыми дубами. Он продолжал спускаться по склону.
Это был теплый, ясный осенний день. Над его головой пролетела птичка с оранжевой грудкой. На рукав село насекомое, переливающееся всеми оттенками голубого. Целый сонм бабочек желтого и голубого цвета, трепеща крылышками, порхал над грязным прудом. Никогда еще природа не казалась такой яркоокрашенной и настолько созвучной его душевному состоянию.
Райан вступил на участок, уставленный деревянными крестами; затем повернул налево туда, где могильные плиты были заглублены в землю; а некоторые поросли травой и сорняками. Он чуть было не прошел мимо надгробия с выгравированным именем отца: Роберт Лайл Килгор, 1939–2007. Стоял в полном молчании, глядя на него словно во сне. Умом он понимал, что именно это он и искал. Но по какой‑то причине у него в душе таилась надежда, что отец не может умереть прежде, чем они встретятся и не уладят все разобщившие их обиды и недоразумения.
– Я ненавидел тебя всю жизнь, – произнес он, пристально глядя на могильный камень. – Я носил в себе эту ненависть долгие годы, причинял боль окружающим, и все из‑за тебя.
Он помолчал, сглотнув, чтобы исчез болезненный комок в горле.
– Пап, мне просто хотелось…
И тут Райан заплакал.
Когда он снова поднял глаза, то увидел отца на другом конце поля. Тот сидел на камне лицом на запад, рассматривая свои ковбойские ботинки. Он выглядел еще более потрепанным и побитым, чем раньше. Но на лице осталась печать грубоватого изящества. Его профиль не напоминал Райану монстра, а лишь собственное отражение, копию себя самого.
– Отец, теперь я вижу тебя в истинном свете, каким ты был. Не врагом. А наставником. С этого момента буду думать о тебе только с любовью. И вспоминать только с любовью.
Роберт неподвижно слушал слова сына. Но потом медленно повернул голову в его сторону и впервые за все время взглянул ему прямо в глаза. У отца они тоже были голубые, Райан никогда не знал этого раньше. И в них стояли слезы, придавая глазам странный блеск. Ничего больше, но для Райана и этого было достаточно.
