Ну: «добро пожаловать домой, дорогой брат», как говорится.
Честно, начиная заводиться, я вцепился зубами в первый бутерброд и с такой злобой хлебнул чая, что обжег губы. Матюкнулся, распугивая своим злобным видом мамаш на скамейках парка, куда успел добраться. Глотнул еще чая и наконец-то заглянул в коляску, которую мне так щедро всучи… «доверили». По правде сказать, до этого я ни разу не смотрел за детьми, и даже подивился уверенности брата в том, что без проблем с таким справлюсь. Но как-то обошлось. Может, настроение у моей племянницы было хорошее, а может еще чего – звезды как-то по особому встали, например.
Ну, в общем, глянул я внутрь. Девчонка, а как-то сразу было видно, что это – девочка, не спала, как ни странно. Лежала себе в коляске, вертелась с боку на бок тихонько, не издавая ни звука. И разглядывала чернющими глазенками то свои ручки, то небо над коляской. И делала это настолько для меня странно и непонятно (ну, так пялилась на свои крохотуличные пальчики, так чего-то в синем майском небе высматривала), что я даже про чай забыл. Уставился на нее и пялился во все глаза, пытаясь понять, чего это за зверь такой – дочка Сашки?
И вот тут ей на нос села бабочка. Пестрая такая, с большими ярко-желтыми крыльями, на которых были разбросаны и синие, и коричневые, и еще хрен знает какие, цветастые точки.
Я решил, что все, кранты, сейчас такой ор поднимется, что сбегутся все вокруг, даже менты, проверять, не выкрал ли вчерашний зэк ребенка. А я даже не знаю, как ее успокоить. Но Светка вместо этого скосила свои глазенки так, что как только их не вывихнула, уставившись на эту бабочку. И засмеялась.
Бабочка вспорхнула. Но я уже не следил за насекомым.
Я никогда раньше не слышал, как смеются такие дети. Ну, маленькие, в смысле. А в последние восемнадцать месяцев, вообще, слышал мало приятного. И меня так проняло этим смехом ни с того, ни с сего. Так торкнуло, что даже злость и раздражение на этих «кроликов» – Сашку с Динкой – ушли. И что-то давящее, что надежно обосновалось за грудиной на зоне, отпустило. Блин, в тот момент я даже про собственные полтора года воздержания забыл. Расслабился, уселся на скамейку довольный, как слон. И просто рассматривал Бабочку (с того момента я не мог называть ее иначе, только так): чего она делает, как хмурит свои бровки, как тащит пальцы в рот, а потом с удивлением рассматривает длинные ниточки слюней, блестящие на солнце. Как пытается сесть и вылезти из коляски.
