— Ева, — осторожно позвал ее он. — Ева, ты слышишь меня?
Она медленно открыла глаза. Ее взгляд был подернут пеленой слабости, пугавшей его до самого костного мозга.
— Да, — одними губами ответила она.
— Осталось совсем немного. Еще чуть-чуть. Мы скоро приедем домой.
— Да, — повторила она.
— Доктор тебя осмотрит и даст тебе лекарство. Ты больше не будешь болеть, обещаю.
Она горько улыбнулась — уголки ее губ слегка дрогнули, а между бровями прорезалась острая складка.
— Никогда?
Адам рассмеялся, чувствуя, как растет комок в горле.
— Нет, но очень долго.
Ее глаза вновь закрылись, и она погрузилась в молчание.
Уже возле дома, почти теряя сознание от слабости и волнения, Адам спрыгнул на землю, позабыв о поврежденном колене. Он упал возле копыт лошади и закричал от боли, пронзившей ногу насквозь. Его мать выбежала из дома и сразу же устремилась к нему, но он поднял голову и указал на телегу:
— Там Ева. Ей очень плохо.
Врач закрыл за собой дверь, остановился и снял очки.
Пляшущее пламя свечи раскрашивало лица уродливыми тенями, и вновь хлынувший дождь барабанил по крыше. Лицо Адама застыло гипсовой маской в ожидании вестей от девочки, лежавшей за одной тонкой стеной. Близко и недостижимо.
— Парень, ты бы поспал, — вздохнул доктор.
Его вздох был слишком тяжелым, чтобы замаскировать истину, скрытую за его спиной. Адам подошел ближе и поднес свечу к своему лицу.
— Что с ней? Ей лучше? — в безумной надежде спросил он, глядя на доктора широко распахнутыми и совсем еще детскими глазами.
Все, что смог сделать врач — покачать головой. Адам отступил на шаг, и заменявшее подсвечник блюдце опасно накренилось в его руках.
— Что же нам делать?
— Молиться, сынок. Молиться.
— Да кому же? — в отчаянии спросил Адам. — Кому?
— Тому, в кого веришь, — уклончиво ответил доктор.
— Можно мне к ней?
Доктор знал, что ей осталось совсем немного, и ему не хотелось, чтобы парень, которому нет еще и пятнадцати, стал свидетелем чьей-то смерти. Слишком молод он был для того, чтобы следить за тем, как душа отлетает от тела. Но в глазах паренька плескалось и бушевало целое море горечи и тоски, и доктор решил, что уж лучше позволить ему переброситься с малышкой парой слов.
— Иди. Но недолго — я вернусь с ее матерью, и они должны попрощаться.
Коротко кивнув, Адам поставил свечу на пол и заковылял к двери.
Она лежала на узкой кровати, совершенно потерявшись под одеялом. Худое тело исчезло под толстым покровом, который не мог согреть ее. Никто и ничто больше не могло бы поделиться с ней теплом. Ее собственный огонек тихо дотлевал, перед тем как погаснуть и исчезнуть без следа.
