— Я пишу, пишу, — заторопился Дьяков. Его пальцы дрожали, но он заставил бежать перо по бумаге быстро и ровно. Пристав зашел сбоку, внимательно читал. На миг поднял глаза, встретился взглядом с Данилой. В его глазах было одобрение. Дьяков понял, что у него выбор не ахти. Либо признаться в убийстве и предстать перед судом, где после месячного разбирательства с соблюдением всех формальностей ему назначат смертную кару, либо начисто все отрицать, после чего под конвоем отвезут на место убитого князя. Там после короткого суда следопытов он закончит жизнь на суку уже к вечеру. Пристав кликнул городовых. Дьякову скрутили руки за спиной и, подгоняя пинками, увели. Старого князя любили, в городе не найдется присяжного, который бы оправдал убийцу. Ворошило сказал взволнованно:
— Гад, обвел вокруг пальца! Я шел в одной упряжке с убивцем! Нет, я тянул один, а он ехал на моей холке, кнутом помахивал, а я, дурень, ликовал, что едем так быстро! Данила вышел из дома на улицу. Наталья стояла у крыльца. Священник в сторонке тихонько беседовал с Васильевым. Лицо Натальи было страдальческим. Данила, чувствуя себя опустошенным, отвязал коня, одним прыжком вскочил в седло.
— Данила, — услышал он тихий ласковый голос, — не сердись. Я была очень неправа.
— Все мы ошибаемся, — ответил Данила. — Что я могу сделать для вас?
— Как вы думаете, я смогла бы жить в лесу? — Ее брови вопросительно приподнялись. Он оглядел ее с головы до ног:
— Почему нет? Даже княжна может научиться топить печь, колоть дрова, ловить рыбу, доить коров. Ее удивленные брови взлетели еще выше:
— Что? Вы думаете, я буду это делать? Вы горько ошибаетесь! Он'подумал, признался:
— Верно! Когда столько детей цепляется за подол, когда уж колоть дрова. Успеть бы накормить всех.
— Всех? — переспросила она недоверчиво. — Сколько это «всех»?
— У моей бабушки было семнадцать, — ответил он серьезно. — А этот новый мир надо населять. Как сказал отец Павел, плодитесь и размножайтесь. Данила одним движением подхватил Наталью к себе. Она испуганно прижалась к груди его. Он повернул ее лицо к себе, чувствуя под пальцами нежную кожу, наклонился. Ее губы дрогнули, расслабились, словно из них ушел страх, стали мягкими, теплыми и податливыми.
— Да, — сказал Данила прямо возле уха прильнувшей к его груди Натальи, — вижу, ославил княжескую дочь. Если так, я обязан жениться. Она подняла к нему лицо, прошептала умоляюще:
— Но только не семнадцать, ладно? Он наклонился и ласково поцеловал Наталью:
