Видно было, что она не тронулась с места, не шевельнулась все это время. Она медленно приподняла голову и, увидав Литвинова, вся вздрогнула и ухватилась за ручку кресла.
"Вы меня испугали", – прошептала она.
Литвинов глядел на нее с безмолвным изумлением. Выражение ее лица, угасших глаз – поразило его. Ирина улыбнулась насильственно и поправила развившиеся волосы.
– Это ничего… я, право, не знаю… я, кажется, заснула тут.
– Извините меня, Ирина Павловна, – начал Литвинов, – я вошел без доклада… Я хотел исполнить то, что вам было угодно от меня потребовать. Так как я сегодня уезжаю…
– Сегодня? Но вы, кажется, сказали мне, что вы хотели сперва написать письмо…
Я послал телеграмму.
– А! вы нашли нужным поспешить. И когда вы уезжаете? В котором часу то есть?
– В семь часов вечера.
– А! в семь часов! И вы пришли проститься?
– Да, Ирина Павловна, проститься.
Ирина помолчала.
– Я должна благодарить вас, Григорий Михайлыч; вам, вероятно, нелегко было сюда прийти.
– Да, Ирина Павловна, очень нелегко.
– Жить вообще нелегко, Григорий Михайлыч; как вы полагаете?
– Как кому, Ирина Павловна.
Ирина опять помолчала, словно задумалась.
– Вы мне доказали вашу дружбу тем, что пришли, – промолвила она наконец. Благодарю вас. И вообще я одобряю ваше намерение как можно поскорее все покончить… потому что всякое замедление… потому что… потому что я, та самая я, которую вы упрекали в кокетстве, называли комедианткой – так, кажется, вы меня называли?..
Ирина быстро встала и, пересев на другое кресло, приникла и прижалась лицом и руками к краю стола…
– Потому что я люблю вас… – прошептала она сквозь стиснутые пальцы.
Литвинов пошатнулся, словно кто его в грудь ударил.
Ирина тоскливо повернула голову прочь от него, как бы желая в свою очередь спрятать от него свое лицо, и положила ее на стол.
– Да, я вас люблю… я люблю вас… и вы это знаете.
– Я? я это знаю? – проговорил наконец Литвинов. – Я?
– Ну, а теперь вы видите, – продолжала Ирина, – что вам, точно, надо уехать, что медлить нельзя… и вам и мне нельзя медлить. Это опасно, это страшно… Прощайте! – прибавила она, порывисто вставая с кресла, – прощайте.
Она сделала несколько шагов в направлении двери кабинета и, занеся руку за спину, торопливо повела ею по воздуху, как бы желая встретить и пожать руку Литвинова; но он стоял как вкопанный далеко… Она еще раз проговорила: "Прощайте, забудьте" – и, не оглядываясь, бросилась вон.
Литвинов остался один и все еще не мог прийти в себя. Он опомнился наконец, проворно подошел к двери кабинета, произнес имя Ирины раз, два, три раза… Он уже ухватился за замок… С крыльца гостиницы послышался голос Ратмирова.
