– Какой Елистратов? – спросил Губарев. – Тот, что был в Казани?
– Тот самый. Я знаю, Степан Николаич, про него распустили слух, будто он там с каких-то подрядчиков или винокуров деньги брал. Да ведь кто это говорит? Пеликанов! А возможно ли Пеликанову верить, когда всем известно, что он просто – шпион!
– Нет, позвольте, Матрена Семеновна, – вступился Бамбаев, – я с Пеликановым приятель; какой же он шпион?
– Да, да, именно шпион!
– Да постойте, помилуйте…
– Шпион, шпион! – кричала Суханчикова.
– Да нет же, нет, постойте; я вам что скажу, – кричал в свою очередь Бамбаев.
– Шпион, шпион! – твердила Суханчикова.
– Нет, нет! Вот Тентелеев, это другое дело! – заревел Бамбаев уже во все горло.
Суханчикова мгновенно умолкла.
– Про этого барина я достоверно знаю, – продолжал он обыкновенным своим голосом, – что когда Третье отделение его вызывало, он у графини Блазенкрампф в ногах ползал и все пищал: "Спасите, заступитесь!" А Пеликанов никогда до такой подлости не унижался.
– Мм… Тентелеев… – проворчал Губарев, – это… это заметить надо.
Суханчикова презрительно пожала плечом.
– Оба хороши, – заговорила она, – но только я про Тентелеева еще лучше анекдот знаю. Он, как всем известно, – был ужаснейший тиран со своими людьми, хотя тоже выдавал себя за эманципатора. Вот он раз в Париже сидит у знакомых, и вдруг входит мадам Бичер-Стоу, – ну, вы знаете, "Хижина дяди Тома". Тентелеев, человек ужасно чванливый, стал просить хозяина представить его; но та, как только услыхала его фамилию: "Как? – говорит, – сметь знакомиться с автором Дяди Тома? – Да хлоп его по щеке! – Вон! – говорит, – сейчас!" И что ж вы думаете? Тентелеев взял шляпу, да, поджавши хвост, и улизнул.
– Ну, это, мне кажется, преувеличено, – заметил Бамбаев. – "Вон!" она ему, точно, сказала, это факт; но пощечины она ему не дала.
– Дала пощечину, дала пощечину! – с судорожным напряжением повторила Суханчикова, – я не стану пустяков говорить. И с такими людьми вы приятель!
– Позвольте, позвольте, Матрена Семеновна, я никогда не выдавал Тентелеева за близкого мне человека; я про Пеликанова говорил.
– Ну, не Тентелеев, так другой: Михнев, например.
– Что же этот такое сделал? – спросил Бамбаев, уже заранее оробев.
– Что? Будто вы не знаете? На Вознесенском проспекте всенародно кричал, что надо, мол, всех либералов в тюрьму; а то еще к нему приходит старый пансионский товарищ, бедный, разумеется, и говорит: "Можно у тебя пообедать?" А тот ему в ответ: "Нет, нельзя; у меня два графа сегодня обедают… п' шол прочь!"
