Пискарёвский летописец.
После долгой суровой зимы долгожданная весна сначала порадовала крестьянина: была она ранней и тёплой. Но когда наконец земля оттаяла и пахарь засеял её, стоило едва проклюнуться всходам, как ударил мороз, разом погубив все надежды. Лишь в начале июня те, у кого ещё были остатки лежалого, «забытого» зерна, засеяли пашню вторично, зная, что и в третий раз будет недород. Один недород крестьянин ещё мог пережить, потуже затянув пояс, но три подряд...
Исаак Масса, вернувшийся из Голландии с очередной партией шёлка, возбуждённо рассказывал Маржере о виденном на обратном пути:
— Поселяне в деревнях съели весь скот — кур, овец, коров, лошадей, и даже кошек и собак, тех, что не успели убежать в поисках пищи. Поели всю мякину в овинах, а теперь бросили дома, рыщут по лесам, едят со страшной жадностью грибы и всевозможные съедобные коренья. От такой пищи у них животы становятся толстые, как у коров, и настигает страшная смерть: происходят вдруг странные обмороки, люди без чувств падают на землю, и их тут пожирают волки и лисицы, которых появилось неимоверное количество!
— Лисы и в Москве появились: падаль ищут! — ответил Маржере. — Мой оруженосец Вильгельм вчера пристрелил лисицу прямо во рву у кремлёвской стены!
Нищих в Москве прибавлялось с каждым днём. Семён Годунов докладывал царю:
— Сотни оборванных и голодных людей стоят у Фроловских ворот, в Кремль их стрельцы не пускают.
— Что они говорят?
— Они молчат, но все, как один, держатся за вороты своих рубах.
Борис нервно подёргал себя за унизанный жемчугом ворот рубахи.
— Напоминают мне о моём обете? Что ж, я слово своё сдержу. Зови ко мне дьяков Дворцового приказа.
Вместе с дьяками пришёл и двоюродный дядя царя Степан Васильевич Годунов, ведавший царской казной.
— Все запасы зерна из житной башни пустить в продажу по твёрдой цене! — распорядился царь.
— А как установишь твёрдую цену? — спросил Годунов-старший. — Прошлым летом четверть ржи на рынке шла по три-четыре копейки, а сейчас по рублю. Есть барыги, что и по два уже торгуют.
— Таких хватать и бить на площади кнутом нещадно! — сурово приказал царь. — А твёрдую цену установить вполовину от рыночной. Но продавать не более двух четвертей на руки, чтобы не содействовать алчным перекупщикам.
— Значит, по пятьдесят копеек? — уточнил один из дьяков, записывавший царские распоряжения.
— Так у многих не то что пятьдесят, копейки не найдётся! — заметил Семён Годунов.
