Монах, приподняв капюшон, взглянул на канцлера насмешливо:
— Борис хитёр и на такую уловку не поддастся. Король молод, а Борису за пятьдесят, вдобавок болен. Значит, наш престол перейдёт к Жигимонту? Не бывать этому. Борис хочет, чтобы отныне и во веки веков на Руси правил род Годуновых!
— Разве это справедливо? — сочувственно сказал канцлер.
— Нет, этому не бывать! — ударил по столу кулаком монах. — Мы, Романовы, не позволим. Если так случилось, что царский корень прервался...
— А если не прервался? — снова перебил его Сапега.
— Как — не прервался? — тупо уставился на него Александр Романов. — Или ты веришь, что угличский царевич жив? Поверь, то глупые слухи. Мы доподлинно знаем, что царевич похоронен.
— А если жив другой царевич?
— Какой другой? Другого не может быть.
Сапега придвинулся вплотную к монаху и сказал:
— Я тебе открою сокровенную тайну. Ты обсудишь её с братьями, а потом, подумав, ответите мне о своём решении. Ты знаешь, что отец Ивана Грозного, Василий Третий, развёлся с первой женой Соломонидой из-за её бездетности[55]?
— Конечно. Он женился на Елене Глинской, которая родила ему Ивана.
— А, знаешь ли, что Соломонида была пострижена, будучи беременной? И в монастыре родила сына Георгия? Василий, узнав об этом, послал бояр к бывшей жене, но та ребёнка не отдала, сказала, что он родился мёртвым, и даже указала могилку. Однако мальчик остался жив. Его прятали по монастырям, пока он не достиг юношеского возраста.
— Мне мой отец рассказывал, что Ивана Грозного всё время преследовал призрак старшего брата. Он сам ездил по монастырям, лично допрашивал настоятелей, пытаясь найти брата. Но потом внезапно страхи царя утихли, он решил, что Георгий умер, и обратил свой гнев на двоюродного брата — Владимира Старицкого. Он заставил его выпить бокал с ядом.
— Всё правильно. Только Георгий остался жив. Он бежал в Литву, где находилось много русских «отходчиков». Когда там оказался и Андрей Курбский, Георгий перешёл к нему на службу, был одним из его приставов. Князь сосватал ему в жёны местную православную шляхтичку, имевшую небольшое поместье. В тысяча пятьсот восьмидесятом году у него родился сын, которого он нарёк Димитрием...
— А ты откуда это знаешь? — недоверчиво спросил Александр.
Увлечённый рассказом, он забыл об осторожности и откинул капюшон.
— Георгий открылся во всём Андрею Курбскому. И тот всё вынашивал планы отомстить царю Ивану, организовать поход с настоящим царевичем во главе. Однажды он проговорился моему дяде, тоже Сапеге, который был тогда минским воеводой. Мир праху его! Он умер. Умер и Курбский, умер и Георгий. Но Димитрий жив, и он знает о своём царском происхождении.
